Логово смысла и вымысла. Переписка через океан
Шрифт:
Я отчетливо могу понять, что, выпустив 70 книг в ЖЗЛ [29] , у Вас были определенные пристрастия, но ведь, судя по всему, было и высокое качество.
Чего мне в этой жизни и в этом кругу не клеили, кроме одного – плохо пишет. В своем, русском кругу я слишком сильный конкурент. Многие годы и, кажется, даже сейчас я являлся секретарем Союза писателей России – [но] меня ни разу не позвали ни на один секретариат и, традиционно между своими распределяя премии, ни разу этим не поманили. Мне все это смешно, но, к сожалению, все это так. Чудная это формула относительно сыра и свободы. Наверное, ее я придерживался всегда, по крайней мере, я никогда и ничего не просил – давали сами.
29
За десять лет работы в редакции серии ЖЗЛ под моей редакцией было издано примерно 60–70 книг – по 6–7 в год.
Когда мне предложили должность главного редактора Литературного вещания Всесоюзного радио, я дерзко сказал: «Я уже полтора месяца жду, когда мне эту должность предложите, потому что ее больше некому предложить». И эта редакция без всхлипов и разгона народа стала лучшей редакцией Радио. Именно в этой
30
Выдающийся поэт серебряного века Николай Гумилев был расстрелян в 1921 году за мифическую принадлежность к мифической Петроградской Боевой Организации, после чего был изъят не только из жизни, но и из литературы. Его имя нельзя было упоминать в официальных СМИ.
Меня одновременно волновал Ленин и «Имитатор» [31] . Сыр остался во всеобщей кормушке. Я отчетливо понимал весь социальный пафос советской власти, но при той форме извращенного управления, который стал моделью, я бы никогда не стал ректором Литинститута. Опять не хотел, сидел уже десять лет как свободный художник, и опять получилось: оставим сыр, займемся делом.
Сколько, оказывается, в моей душе нагорело, несмотря на то что кое-что я выговариваю в своем дневнике. Я не человек лагеря, я принадлежу себе, хотя и часто клонюсь по ветру.
31
«В 1985 году шум вызвал роман Есина «Имитатор». Говорят, художник Илья Глазунов увидел в главном герое книги самого себя. Были критики, которые считали, что писатель списал своего героя с Шилова. Но сам Есин утверждает, будто прототипом стал совсем не художник, а один из руководителей советского радио, который свою непрофессиональность скрывал организацией многочасовых летучек и планёрок».
«Хаим-да-Марья» я прочту, хотя боюсь, слишком уж Вы хороши как мемуарист и исследователь [32] . Писал ли я Вам, что с Далем Вы вполне могли бы защититься. Я давал прочесть Даля одному своему другу, эрудиту и доктору, у него такое же мнение. Если хотите, я пошукаю разные пути.
«Хаима» не посылайте, пока не получите книгу от меня. Это будет меня дисциплинировать.
Нахес.
Не перечитываю
С.Н.
_______________
32
Как я понимаю, С.Н. Есин деликатно намекал на то, что литературный уровень моего романа может оказаться ниже моих историко-публицистических произведений.
11 февраля 2011 г.
Уважаемый Сергей Николаевич!
Только что прочитал Ваше письмо, о чем сообщаю незамедлительно, следуя Вашему примеру. А отвечу позднее. Ваш С.Р.
_______________
17 февраля 2011 г.
Уважаемый Сергей Николаевич!
Извините, пожалуйста, что так задержался с ответом на Ваше столь теплое письмо. Снова убеждаюсь, что мы в одной лодке! Вы вспомнили, что первым дали на радио материал о Гумилеве, и я в связи с этим припомнил, как пристально мы здесь следили за событиями и, в частности, за тем, как трудно пробивалась правда о Гумилеве. И не только следили, но что-то пытались делать. «Огонек» тогда тоже осмелел, стал флагманом гласности. Вероятно, после Вашей радиопередачи там появился большой очерк о Гумилеве Владимира Карпова, тогдашнего Первого секретаря Союза Писателей. Я впился в эту статью, прочитал залпом. Написана она была очень крепко, добротно, чувствовалось превосходное знание материала, то есть всей жизни Гумилева, понимание его творчества, места в истории поэзии, и все было подано сжато, четко, без сюсюканья. Словом, превосходная статья. Хорошо помню промелькнувшую тогда мысль: откуда бы Карпову так хорошо владеть этим материалом. Но затмила эту мысль концовка статьи, прозвучавшая диссонансом к остальному тексту: два или три очень слюнявых абзаца о том, как-де трудно писать о Гумилеве, который был расстрелян по решению суда, потому реабилитировать его нельзя, но, учитывая заслуги, его следует помиловать. Посмертно – помиловать?! И о приговоре суда три или четыре раза в двадцати строчках.
Что это за приговор суда? Я биографией Гумилева не занимался, многого, что было в той статье, не знал, но о том, что Гумилев был расстрелян бессудно, мне было известно. Будучи очередной раз в Библиотеке Конгресса, я решил это перепроверить. Заказал тот самый номер «Петроградской Правды», на который ссылался Карпов, и прочел в ЗАГОЛОВКЕ: «По решению Петроградской ЧК расстреляны следующие активные члены Петроградской боевой организации». Вот так – без всякого суда! В списке, под номером 30 – Гумилев. А всего расстрелянных 61. И каждая фамилия сопровождалась короткой справкой. Я внимательно изучил весь список – кого там только не было! Вплоть до старушекдомохозяек, хотя и пара бывших белых офицеров, оказавших при задержании сопротивление.
Посмотрел я все это, также другие материалы и написал статью в «Новое русское слово» [33] – я тогда там регулярно печатался – об этой придуманной чекистами организации и о трусливом вранье Карпова.
А параллельно со мной, но совершенно независимо, на статью Карпова обратил внимание живший в Нью-Йорке поэт Борис Хургин (которого я никогда не знал). Он был более меня эрудирован в поэзии и сразу углядел, что статья Карпова – это статья не Карпова, а Глеба Струве, крупного литературоведа первой волны эмиграции. Его биографическим очерком открывалось четырехтомное собрание сочинений Гумилева, изданное ИМКА-ПРЕСС. Карпов дословно переписал статью Струве, добавив от себя только ту жалкую концовку! Обе статьи, то есть моя и Хургина, были напечатаны в НРС с разрывом в несколько дней. В России, конечно, на нее никак не прореагировали, но Карпову, надо полагать, доложили. А потом еще попался мне странный, крайне сбивчивый материал в «Новом мире», написанный каким-то генералом, о деле Гумилева, якобы на основании его архивного дела, но там тоже все было запутано и перевернуто с ног на голову. Я послал письмо в редакцию, очень короткое, но получил ответ от Залыгина [34] , который с пафосом сообщал, что перед журналом стоят великие задачи – вернуть советским читателям произведения классиков-эмигрантов [35] , потому для моего письма у них нет места. Они-де привлекли внимание к делу Гумилева, а дальше им должны заниматься другие инстанции. Я ему на это ответил, что Гумилевым другие инстанции уже занимались. Но это, конечно, было в пользу бедных.
33
«Новое русское слово» (НРС) – старейшая ежедневная газета на русском языке, издававшаяся в Нью-Йорке.
34
Сергей Павлович Залыгин (1913–2000) – писатель, в то время главный редактор журнала «Новый мир».
35
Благодаря политике гласности в «Новом мире» и других журналах печатались произведения писателей-эмигрантов первой волны, которые ранее были запретными.
А что касается литературных премий, то в юности я смотрел на них как на знак качества, и старался читать все, что отмечено лауреатством. Но, повзрослев, стал ко всему этому относиться скептически, а еще позднее вывел чуть ли не закономерность: чем больше премий у писателя, тем меньше он писатель. Конечно, нет правил без исключений, но чаще всего это так. Был такой письменник от КГБ Н.Н. Яковлев, прославившийся тем, что, оклеветал А.Д. Сахарова и его жену, потом явился в Горький интервьюировать ссыльного Сахарова, а тот влепил ему пощечину. Вероятно, Вы знаете, о ком я говорю, но может быть, не помните, что начало его карьеры было ознаменовано книгой «1 августа 1914 года», в которой он «объяснил» Февральскую революцию и поражение России в Первой мировой войне заговором масонов, за что получил премию Ленинского комсомола [36] . А есть еще поэт Валерий Хатюшин – его Вы тоже, видимо, знаете. Он «защищал» от моей русофобской клеветы В.И. Даля. В связи с этой «полемикой» мне пришлось познакомиться с некоторыми его стишками, из коих я понял, что это озлобленный на весь мир графоман, лишенный дара членораздельной речи: его вирши – это сплошное рычание. Но он лауреат премии Сергея Есенина – может быть, самого тонкого и прозрачного лирика во всей русской поэзии! [37] Ничем иным, как надругательством над памятью Есенина и вообще над поэзией, это не назовешь. Ну, да хватит об этом.
36
Яковлев Николай Николаевич (1927–1996) – историк, тесно связанный с КГБ. Его книга «1 августа 1914» была опубликована в 1974 году и удостоилась премии Ленинского комсомола. В том же году была опубликована его статья-донос «Продавшийся и простак», в которой А.И. Солженицын представлен матерым предателем, продавшимся американским спецслужбам, а академик А.Д. Сахаров – наивным простаком, которого эти же спецслужбы используют втемную. Кульминацией «творческой» деятельности Н.Н. Яковлева стала книга «ЦРУ против СССР» (1979; второе издание: М., «Правда», 1983). В ней Сахаров и его жена Елена Боннэр изображены уже матерыми, сознательными агентами ЦРУ. За оскорбление жены Сахаров и влепил ему пощечину. Текст книги Н.Н. Яковлева выложен в интернете: http://www.kulichki.com/moshkow/POLITOLOG/yakowlewnn.txt
37
В.В. Хатюшин – «русский поэт, прозаик, литературный критик, переводчик, публицист. Лауреат Литературной премии им. Сергея Есенина (2001), а также Международных литературных премий им. М.А. Шолохова и А.П.Платонова (2007). Главный редактор журнала “Молодая гвардия”» (Википедия).
Вы уже вторично пишете о диссертабельности моей книжечки о Дале и даже беретесь позондировать почву относительно защиты. Спасибо огромное, но вряд ли я займусь этим на старости лет. Должен Вам сказать, когда я закончил эту работу, то я сам писал кому-то, что это готовая диссертация, и будь я помоложе и честолюбивее, то, пожалуй, попытался бы защититься. Но теперь уже это, пожалуй, поздновато. В «прошлой» жизни мне не раз приходилось слышать: «Твой Вавилов (Зайцев, Мечников, Ковалевский) – это же готовая диссертация! Ты должен защититься». Однажды, под влиянием таких советов, я заикнулся об этом в разговоре с С.Р. Микулинским, замдиректора Института истории естествознания и техники, член-кором, с которым был неплохо знаком. Его узкой специальностью была история биологии, он читал мои книги, у нас были общие интересы. Когда горела моя книга о Вавилове, он сам на институтской машине отвез меня домой к директору института Б.М. Кедрову, академику. Кедров был директором двух институтов (еще и философии), ни в одном из них обычно не бывал, а где-то представительствовал или «болел» у себя дома на улице Губкина. Так вот, к «больному» академику он меня и привез. Должен сказать, что тот принял деятельное участие в спасении книги, тотчас ее прочитал и на следующий день выдал мне большое защитительное письмо на официальном бланке [38] . После этого отношение ко мне Микулинского стало еще более уважительным. Так вот, несколько лет спустя, кажется, уже после выхода моего «Мечникова», я заикнулся – нельзя ли мне превратить одну из моих книг в диссертацию и защитить у них в институте. Ответ его хорошо помню:
38
Подробнее об участии академика Б.М. Кедрова в спасении моей «идеологически вредной» книги «Николай Вавилов» (серия ЖЗЛ, 1968) см.: С. Резник. Эта короткая жизнь: Николай Вавилов и его время, М., «Захаров», 2017, С. 37.
«– Ну, это так не делается, вы должны бывать на наших семинарах, делать доклады, участвовать в обсуждениях, мы к вам присмотримся, а года через полтора-два можно будет вернуться к этому разговору».
Поступать на работу к ним или куда-то еще, где платили за ученую степень, я не планировал, и решил без всего этого обойтись.
Конечно, когда я работал в ЖЗЛ, у меня были свои приоритеты, но возможности для их реализации были очень ограничены. Должность моя была самая рядовая. Слабые рукописи, защищенные издательским договором, приходилось вытягивать, иные переписывать от доски до доски, и слава Богу, если авторы при этом не мешали. До сих пор горжусь тем, что удалось зарубить две очень пакостные рукописи, хотя это было очень непросто. Но это отдельная история, может быть, расскажу как-нибудь в другой раз под настроение.