Логово

Точинов Виктор Павлович

— Заросло, — сказал Ростовцев. — Не выпадет.

— Ну тогда… — Руслан сунул в рот капсулу, но пока не раздавил зубами, держал за щекой, как леденец. Взялся за рычаг переключения скоростей. Потом вдруг убрал руку. — Подожди, забыл сказать кое-что Наташе.

Он выпрыгнул из кабины и подбежал к «Лендкрузеру».

Конверт не был заклеен, и Наташа заглянула внутрь.

Билет Малая Вишера — Белгород. Клочок бумажки с адресом. Цветное фото — Руслан в зеленой униформе без знаков различия стоит на фоне лесного озера. Широко улыбается — и кажется на несколько лет моложе. Но где же записка? Наташа перрвернула фотокарточку. Десяток

строк торопливым почерком, она увидела только обращение сверху: «Мама!» — и не стала читать дальше…

…К машине подбежал Руслан, и сердце кольнула тревога: что-то не так? что-то с Андреем?

— Не хотел говорить при нем, — быстро сказал Руслан, перегнувшись в салон и роясь в бардачке. — На, возьми. Если выйдет один Андрей, и… в общем, не совсем адекватный… сними колпачок с иглы и пальни в него метров с двух, лучше с полутора.

На его ладони лежала «Оса» Ростовцева. Из одного ствола торчал шнриц-тюбик, патроны из остальных были вынуты. (Вставленная в шприц-тюбик резиновая пуля по замыслу Руслана должна была сыграть роль подвижного поршня и выдавить при попадании в цель содержимое импровизированного снаряда. Но оставались сомнения — не закувыркается ли он в полете, сработают ли самодельные стабилизаторы.)

Он добавил:

— И еще. Что бы с нами не вышло — живи. Обязательно. Это приказ. Ты не представляешь, как это здорово — просто жить человеком…

Он закрыл дверцу, но тут же открыл снова. Сказал неожиданное:

— А вообще-то ты очень красивая… — Сказал и улыбнулся. Совсем как на фотографии.

…Дверь «Камаза» хлопнула. Сизый дым из выхлопной трубы пошел гуще. Панелевоз, медленно набирая скорость, покатил к видневшимся впереди металлическим воротам, выкрашенным зеленой краской.

Она вспомнила неожиданное. Зеркало. Зеркальную стену своей ванной. Отразившую ее злорадную усмешку, когда до ушей донёсся перекрывший шум воды вопль Пасечника. Та усмешка напоминала оскал маленького, изящного и кровожадного зверька.

Наташа подумала:

«В КАЖДОМ ИЗ НАС СИДИТ СВОЙ ЗВЕРЬ».

Большой или маленький, глубоко или не очень — но сидит. И ничего не поделаешь, надо как-то жить с этим… Все мы дрессировщики, все мы укротители, все мы сторожа при клетках. Бдительные сторожа. Потому что когда звери вырываются, в игру вступают охотники. А от них ласки и кусочка сахара не дождешься…

…Наташа сидела, положив руки на руль. И следила, как ползет по циферблату секундная стрелка.

Утро в сосновом лесу. Пейзаж — не для кисти Шишкина или Левитана. Растерзанная взрывами земля, покореженный металл и железобетон. Отвратно тянуло горелым, но не добрым дымом горящего дерева, а какой-то химической пакостью. Хотя лес горел тоже. Вернее, догорал небольшой участок — ночь была почти без ветра, и вырубленная полоса у периметра остановила огонь.

И — трупы. Много трупов.

По лесу ковылял человек со связанными за спиной руками. И говорил сам с собой:

— Да как же так… Неужто никого не осталось… Должен кто-то быть, правильно ведь? Не может же такого…

Голос звучал странно — доносился сквозь отверстие, прогрызенное в залеплявшей рот ленте.

Навстречу неожиданно поднялась фигура в темном ночном камуфляже — грязном, обгорелом, забрызганном кровью. Ткань на бедре липко-черная, чуть выше — туго затянутый жгут… Лицо на этом фоне выглядело неожиданно чистым. И оказалось женским. Женщина?! Человек развернулся, попытался бежать. Она догнала, сильно хромая, лицо исказилось от боли. Мелькнул нож. Человек зажмурился.

Веревки упали на серовато-зеленый мох. Деточкин с наслаждением разминал кисти. Содрал ленту со рта. Незнакомка спросила:

— Где тут была медчасть? — Голос звучал хрипло и грубо, но — не опасно.

— В-в-вон там… — показал Деточкин. — П-пойдем, покажу… Может, что уцелело… А то как же ведь…

Идти оказалось не близко, и под конец пути ему пришлось поддерживать Надежду, чуть не тащить на себе.

Они шли. Солнце поднималось все выше. Белесое небо быстро наливалось синевой. Утро наступало погожее…

Эпилог

Осень — лучшее время в сибирской тайге. Она, матушка-кормилица, не просто тогда щедра ко всякому, никого без подарка не отпустит, но и красотой напоит душу на год вперед. И, может, важнее это, чем все грибы-ягоды, и орешки, и шкурки…

Вслух такого братья Полосухины никогда бы не сказали — даже друг другу. Но про себя порой что-то такое чувствовали…

…Промысловый охотничий сезон начинался в тех краях в октябре — как раз звери вылиняют, как говорили местные — выкунеют, да и снежок уже покроет землю, а заодно и капканы. Но охотники — те, кто поопытней да поосновательней — выезжали на свои участки еще в сентябре, по чериотропу. Дел хватало: и избушку-зимовье в порядок привести — мало ли кто летом наведывался, народ сейчас по тайге самый разный шатается, к былому уважению лесных обычаев не приученный. И самоловы деревянные тоже заранее подготовить надо — плашки, кул емки, пасти; немудреная вроде снасть, дедовская, однако работает и в третьем тысячелетии… И дров подзагото-вить, и путик охотничий наметить, и лося неплохо бы завалить, заготовить солонины, — зимой, когда план делаешь, на стороннюю охоту времени почти не остается.

В общем, охотники основательные сезон начинали загодя, а братья Полосухины были как раз из таких.

…Шли они пешком, по изрядно заросшей, но вполне еще различимой лесной тропе. Дважды делали недолгие привалы.

Вроде всего полтора десятка километров от большака, да годы уже не те — Матвею летом стукнуло шестьдесят два, а Федор был на шесть лет старше.

Когда братья, после пятилетнего перерыва, вновь решили заключить договора с охотхозяйством, их отговаривали именно по причине возраста и здоровья: смотрите, мол, прихватит зимой по-серьезному — в поликлинику не пойдешь, скорую не вызовешь… Матвей отвечал, что лучше он так вот загнется — в тайге, на свежем воздухе — чем будет жить на больничной койке, с уткой и капельницей. Федор отмалчивался, хотя идея принадлежала ему. По весне схоронил он жену, с которой прожил сорок лет душа в душу, и все не находил себе места и дела. И подговорил брата на эту авантюру.

Но участок взяли поближе к большаку — действительно, мало ли что. Участок был, честно говоря, небогатый — близко к людным местам, зверь подраспуган. И штатные охотники хозяйства жили на тамошнем зимовья даже не каждый сезон… Прошли времена, когда соболя можно было тут взять за зиму шкурок десять, двенадцать на человека, а на белках да колонках не больно-то разбогатеешь… Ну да ладно, все прибавка к пенсии.

Матвей поглядывал на брата — вроде тот опять стал уставать, шагает медленнее — потом остановился, сказал решительно: