Локальный конфликт
Шрифт:
Халат Кемаля не спас. Кровь вначале пропитала ткань халата, а потом замазала Кемаля с ног до головы, и теперь он походил на израненного человека. Из него вытекло много крови, удивительно, что он не только не умер, но может ходить. Халат он снял, запихнул в полиэтиленовый пакет и спрятал в чемоданчик с инструментами. В другой сложил добытые органы. Чемоданчик тот заметно потяжелел. Кемаль, как турист, накупивший слишком много сувениров, нес его с трудом, изогнувшись всем телом, точно с ним случился припадок, перекосивший его, и теперь ему трудно удерживать тело в строго вертикальном положении.
Днищем чемоданчик ехал
Кемаль дышал тяжело. Он пытался выпустить перегоревший в легких воздух вверх, обдувая вспотевший лоб, останавливая капельки пота на бровях. Невольно он делал то же самое, что и штангист на помосте, ухватившийся за штангу и готовящийся ее поднять. Выпуская очередную порцию воздуха, Кемаль делал несколько шагов, затем останавливался, накапливая силы для нового рывка. Судя по выражению его лица, он был недоволен тем, что никто не предложил ему помощи. Если б его взгляд мог испепелять, то вместо Алазаева и его людей уже остались бы кучки пепла на снегу. Жив остался бы только Малик, потому что пока он не попадался Кемалю на глаза. Мальчишка переживал оттого, что не снял с пленника куртку. Теперь ее так вымазали в крови, что не стоило и отмывать.
Алазаев решил испробовать на вкус хлеб носильщика, но не стал дожидаться, когда Кемаль доковыляет до него, а пошел к нему навстречу. Не очень быстро, чтобы Кемаль понял — это не услуга со стороны Алазаева, а одолжение. Он улыбался, размышляя, насколько взрывоопасной окажется смесь внутри самолета, когда они окажутся в его салоне рядышком — два человека, которые ненавидят друг друга и почти этого не скрывают.
— Позволь помочь тебе, — Алазаев улыбался.
— Не откажусь, — с отдышкой сказал Кемаль, поставив чемоданчик на снег и разгибаясь.
Его тело будто заржавело, поэтому прежнюю форму, несмотря на то, что все его суставы обильно смазывались потом, принимало с трудом. Руки дрожали, и в таком виде, случись ему оперировать, летальный исход для пациента был бы неизбежен, даже если у него всего лишь аппендицит.
Алазаев ухватился за ручку чемоданчика. Она оказалась длинной, так что на ней уместилась и рука Кемаля.
— Три, четыре, — посчитал Алазаев, после чего они одновременно рванули ручку вверх, приподнимая чемоданчик, но нести его все равно было трудно. Большая часть его веса приходилась на Алазаева, но Кемаль уже так запыхался, что шел медленно. Алазаеву постоянно приходилось приноравливаться к шагам Кемаля, и из-за этого движения его становились замедленными.
Боевики взирали на них с философской отрешенностью, но через минуту до них дошло, что командиру надо помочь. Самым расторопным оказался Малик. Он вынырнул перед Алазаевым, прямо как гном из-под земли, словно прятался в какой-то яме. Но этим место в самолете он себе не заработал.
Мгновением позже к нему присоединился еще один боевик, что позволило Кемалю и Алазаеву перепоручить чемоданчик этой парочке.
Алазаев шел следом за ними на приличном расстоянии, нисколько не беспокоясь о сохранности вещей, за которые полностью отвечали теперь «носильщики», но случись что-либо с чемоданчиком, к примеру, поцарапай они немного его поверхность, он сдерет с них три шкуры. Кемаль
Алазаев посчитал, что пришло время вновь завести разговор о бронировании двух пассажирских мест в самолете. Он не хотел казаться навязчивым, но Кемаль, увлекшись операцией, мог и забыть об этой просьбе, так что пока время не ушло, надо ему обо всем напомнить.
— Ну и как? — спросил Алазаев.
— Ничего, сойдет, — сказал Кемаль.
Самолет походил на стрекозу-переростка. Его лобовое стекло, разделенное узкой металлической перегородкой на две равные части, напоминало выпученные глаза. Окажись на их месте какой-нибудь естествоиспытатель, он, пожалуй, лишился бы дара речи, приняв этот самолет за давным-давно вымершее насекомое, которое жило в те времена, когда планету населяли гораздо более массивные существа, нежели те, что бродили, летали и плавали по ней сейчас.
— Я про посадочные места.
— А, про это… я подумал поначалу, что про органы… Сколько вы весите?
— Вдвоем, думаю, килограммов под двести.
Кемаль скривился, как от зубной боли, рот его исказился в раздумье, левая сторона поползла вверх, а правая — книзу.
— Терпимо, — наконец изрек он, точно секундой ранее в голове его проходили сложные арифметические подсчеты, выполнить которые так же быстро мог только компьютер, — он должен выдержать, — расчеты, скорее всего, связаны были не с тем, сумеет ли самолет поднять дополнительный вес. — Но это будет очень много стоить.
— Ты хочешь препарировать еще кого-нибудь? Выбирай. — Алазаев ткнул пальцем в парочку, несущую чемоданчик. — Вот эти тебе подойдут?
Алазаев, конечно, шутил, но Кемаль этого не понял, посмотрел на него со странным выражением, в котором перемешались страх, даже ужас, презрение и нечто такое, что появляется во взгляде человека, когда он общается с сумасшедшим.
— Нет, нет. Мне больше не нужно органов. По крайней мере, сейчас.
— Прилетишь позже. Я скажу им, где тебя ждать, — Алазаев не упускал инициативы. — У Малика хорошее сердце. Я имею в виду, что оно — здоровое, а всякие гадости у него в голове, а не в сердце.
— У тебя на счету четыре миллиона. Ты отдашь мне один, — произнес Кемаль, чтобы побыстрее закончить этот разговор.
— Откуда ты так хорошо осведомлен о моем финансовом положении? — не дождавшись ответа, Алазаев продолжил: — За миллион я смогу арендовать несколько таких самолетов вместе с пилотами в придачу.
— Попробуй, — прошипел Кемаль сквозь зубы, как змея, точно он словами этими хотел ужалить Алазаева, впустить ему в вены яд, — можешь заказать их через интернет. Тебе их даже на озеро пригонят. Только лед на нем скоро растает. Не успеешь, боюсь.
— Тут ты прав. Ладно, за то, что ты набрал сегодня, тебе дадут не меньше миллиона. Будем считать, что мы в расчете.
— Ты ничего не понимаешь. Ты не знаешь, сколько стоят эти органы. Пока это хлам. Его надо пристроить, — Кемаль рассердился, глаза его засверкали от гнева, еще секунда — и из них посыплются испепеляющие молнии, но тут же он замолчал, успокаиваясь, и следующие слова произнес почти обычным голосом. — Миллион, кроме органов. Вас же двое, — он криво усмехнулся.
— Акула.