Лондон, любовь моя
Шрифт:
— Вы стали легендой Северного Лондона. Я говорил со многими бродягами, которые передавали эту историю в той или иной версии, но я единственный из очевидцев, кто все еще жив. Я своими глазами, милая, видел, как ты сделала это. Чарли Макдевит и я, мы оба видели. И парни из регулярной бригады. Мы не могли поверить своим глазам. Мы были уверены, что ты мертва, хотя своими глазами видели все, что происходит. А ты просто вышла из этого дома. Вряд ли в нем остался хоть один кирпич, хоть одна доска, которые не были бы охвачены пламенем. А ты просто вышла из него, прижимая к груди младенца. Ты была хрупкая, маленькая, почти такая же, как сейчас. Ты сама была девочкой. Но платье твое было цело. И только на
Почесывая подбородок, Джоко Бейнс смотрит на двух остолбеневших женщин, словно удивляясь их молчанию. И вновь смущается.
— Это было не единственное чудо во время Блица. — Он пытается их успокоить. — Не поймите меня превратно. Я ни на что не претендую. Чего только не происходило во время войны! Каких только ужасных вещей не происходило! Например, однажды мы выловили у Семи Сестер полицейских, утонувших в канале. Чуть не все отделение. Не сами же они полезли в воду! Но то, что случилось с вами, было единственным чудом, свидетелем которого был я сам. Вот почему я помню все совершенно отчетливо. Я сказал Чарли, что это выглядело так, будто одно дитя вместе с другим были брошены в самый ад, а затем выпущены обратно. «Она вышла из адской пасти нетронутой», — вот как определил это Чарли. И он подтвердил бы все это, если бы был сейчас здесь. Боже, да вы обе бледны как привидения. Сама-то ты помнишь хоть что-нибудь?
— Я не верю… — начинает Мэри.
— И я не уверена, что все поняла. — Хелен кладет ладонь на руку матери. — Вы говорите, что мама вышла из огня столь жаркого, что вы не рискнули к нему приблизиться? Простите, мистер Бейнс. Я поняла, что вы были в той команде, что нашла нас?
— Она держала вас в руках, мисс. Запеленатую. Крепко прижимала к груди. Вы обе должны были погибнуть. Но вы даже не обгорели. Вот и все, что я говорю. Вот и все, что я видел. — Едва ли не обидевшись на ее расспросы, Джоко пожимает плечами. — Подозреваю, что это была просто случайность, но мы думали, что это было чудо.
— А что произошло потом? — Мэри наклоняется вперед, чуть не пролив свое пиво. — Я потеряла сознание, да?
— Ты не потеряла сознание, милая, пока не прибыла «скорая помощь» и врачи не взяли у тебя ребенка. А потом ты как бы просто опустилась на груду камней. Тебя посадили в машину вместе с ребенком, а ты все что-то говорила. Записали твое имя и все такое прочее. Твой возраст. Посмотри на себя. Разве нет чего-то еще необъяснимого?
Оглядываясь вокруг, словно ища, куда убежать, Мэри чувствует, что опять попала в Страну грез. Когда солнечные люди пытаются затеряться среди смертных и веселятся в пабе вместе с ними, их всегда сопровождает такое особенное сияние. Красивее и не бывает как ангел ты же не шлюха гадала ему в прачечной пока шел дождь если я и это переживу значит повезло еще секунда и все было бы хорошо вылитый лорд Дерби ворота но они закрыты давай снимай штаны или я
— А вы не могли ошибиться? — Мэри усилием заставляет себя вернуться назад.
— Но ты сказала, что у тебя есть та самая отметина. — Джоко смотрит на нее взглядом, в котором видно внезапное сочувствие, может быть, даже понимание. В панике она оглядывается на Хелен, но та прикрыла глаза.
В церквях возносятся молитвы. «Мистер Балхар» точно
— Мам! — В ее руке фунтовая банкнота. — Вы не могли бы принести ей порцию двойного бренди, мистер Бейнс? — Свободной рукой Хелен поддерживает Мэри. — Мам!
Как ужасен этот мир, говорит Мэри. Я люблю Джозефа и Хелен, ради них стоит жить, но я чувствую себя такой виноватой. Как смогла я совершить такое? Миллионы женщин погибли в огне, умерли от страха, прежде чем задохнулись от дыма. Никто из нас не должен был умирать. Это несправедливо.
Голова старого брана 1959
Красный как мак сидел Дэвид Маммери на оттоманке, держа аккорд фа-мажор и всеми силами пытаясь не смотреть на Охранника, который, сняв штаны, расстегивал лифчик Малютки Дафны. Остальные гости находились в разных стадиях обнажения. Все еще безопасно облаченный в клетчатую рубашку и потертые зеленые штаны, Дэвид жался в углу, держа на коленях банджо. Рини предложила ему десять шиллингов (плюс бесплатная выпивка) за участие в ее вечеринке так стремительно, что он даже не успел понять, во что ввязывается. Дом на Уорвик-авеню, в Эрлз-Корте, был одним из источников дохода Джона и Рини, а Дэвид уже был знаком с парочкой веселых девиц из Сохо.
— Давай-ка, Дейви, спой нам еще одну песенку! — Тощая Бренда потрепала его по подбородку, — Он знает их целую кучу. Не хотите послушать его, а? — Обращается она к пожилому агенту по недвижимости, раскрасневшемуся почти так же, как Дэвид, но совсем по другим причинам.
Открыв дверь, заглянул Джон Фокс, подмигнул Дэвиду и поднял вверх большой палец в знак того, что все идет отлично, после чего вернулся в подвал к карточной игре. Прочистив горло порцией джина, Дэвид запел.
Разные случаютсяВ высшем свете шалости.Лорд один по слабостиУличен был в малости.Он влюбился в дамочку,Честную и с титулом,Она прежде с мамочкойПроживала в Итоне.Он не мог взять в толк, почему мужчины и женщины самого развратного поведения находят забавными такие песенки, в которых по большому счету не было ничего непристойного. Но, как и ожидалось, все присутствующие тут же засмеялись. Одобрение шлюх и их клиентов, решил он, связано больше с магией слов, ибо на людей производила впечатление явная двусмысленность. Продолжая петь, уже давно преодолевшей стыд Маммери подумал: «А смог бы я описать сцену, подобную этой?» Он чувствовал себя менестрелем в Вавилонском капище и жалел, что Патси Микин и остальные отказались пойти сюда, а вместо этого приняли предложение сыграть концерт в клубе «Два Я» и уже обсудили, сколько им потребовать за контракт на запись пластинки. Он добрался до припева, грянул дружный взрыв хохота. Кое-кто из шлюх попробовал подпевать.
Когда рядом с ним зазвонил телефон, появилась Рини, чтобы снять трубку. Она была абсолютно голая, не считая каких-то навешанных на нее украшений, похожих на кухонную утварь.
— Нет, дорогой. Мне очень жаль, лапочка. Сегодня вечером свободных не будет. И Мойра больше не может ездить, ты же знаешь. Я бы хотела тебе помочь, милый. Приезжай сюда, если тебе одиноко. О'кей. До скорого, милый.
Она не стала вешать трубку, вернулась к своему могучему бизнесмену, обняла его, и они слились в единую бесформенную массу.