Лондон, любовь моя
Шрифт:
— Думаете, я вам не верю?
Он двинулся вперед, и она пристроилась рядом. Они обошли вокруг ограды. На лужайке рядом с фонтаном, где медные русалки лили тонкими струйками коричневатую воду в заросший лилиями пруд, лежал на животе мальчик. Он махал голыми ногами в парусиновых туфлях с развязанными шнурками, грыз яблоко и был явно поглощен чтением.
— Вернон Смит уже побывал в «Лесовике», играл в карты и курил, — сказал ей Джозеф Кисс, — а теперь, полагаю, к нему подослали шантажиста.
— Мне всегда нравился Вернон.
— Наверное, так и было задумано.
Мальчик неохотно поднял голову, и Мэри увидела его карие глаза, загорелое лицо, длинный нос и тонкие губы.
«Что со мной?» — подумала Мэри Газали. Она прежде, кажется, не испытывала подобных ощущений. О боже, так сладко, но это лишает меня сил. Наверное, это неприлично.
— Ну что, понравилось?
Будто три части одной, некогда единой души, они встретились и воссоединились. Это чувство принесло ей удовлетворение. Она была счастлива.
— Осталось полстраницы. Но конечно, это здорово. Просто классно.
— И мне так кажется. Это один из моих любимых рассказов. Ты знаком с Мэри Газали?
Он был воспитанный мальчик. Она видела, что ему хочется дочитать до конца, но он понимает, что обязан встать. Она остановила его рукой:
— Нет-нет, читай дальше. Мы не уходим.
Они подошли к выщербленной стене, увитой плющом, поднимающимся по проволоке к терракотовой черепице. По ту сторону шумел городской транспорт. Когда-то здесь была деревенская усадьба. Теперь же, когда провели автостраду, до центра Лондона добраться можно было быстрее, чем до соседних ферм. С крыши дома, а точнее, со сказочной круглой башни, покрытой до самого флюгера модным шифером, доносились звуки скрипок и виолончели. Там шла репетиция концерта, который должен был состояться на будущей неделе. Между тем внизу шестеро или семеро мужчин нервно играли в крикет.
— Это просто. — Джозеф Кисс повел ее вперед. — Просто, Мэри? Не возражаете?
— Идет! — Она вдруг вспомнила, что когда-то была бойкой на язык и почти никогда не терялась. — Не возражаю. Но вы для меня останетесь мистером Киссом. Ничего?
— Конечно ничего.
Она почувствовала себя уютней, хотя сладкий голод желания еще не покинул ее. Тут они дошли до Старого английского сада, и она остановилась, чтобы надышаться ароматом вероники и маргариток.
— Я знавал другой такой сад, очень похожий, только гораздо меньше этого. В Кенсингтоне. Сад на крыше. — Мистер Кисс явно получал такое же наслаждение от ее ощущений. Его рука, касавшаяся ее руки, была теплой. — Вы там не бывали?
— Нет, я никогда не была в тех краях. — О, какой запах, какой сильный!
— Когда мы окажемся на свободе, то съездим туда.
— Я хотела бы побывать в Кенсингтоне. Мы все собирались пройтись по музеям, знаете? Но когда появилась свободная минутка, выезжали за город. В замки. Арундел прекрасен. Это в Лидсе, кажется?
— Вы родом из Кента?
— Я ничего не помню о своей семье, никаких подробностей,
— Во что? В наследственность?
— В какую то связь, наверное.
— Не знаю. Но почему вы об этом спрашиваете? Вас волнуют предки?
— Скорее тайна моего отца, то ли американца, то ли ирландца. А Газали, конечно, — ложный след. Это фамилия моего мужа. Он был родом из Суффолка. Я проверяла. В Суффолке живет один Гезли, а еще несколько Газли были контрабандистами на восточном побережье. К концу жизни они были очень богаты. Пат говорил мне, что его дедушка был судовладельцем. Кое-кто из них занялся промышленностью и перебрался в Питерборо. Но конечно, это никуда не ведет. Мы же сами Фелгейты. Куда более простая фамилия. Фелгейт — искаженное от «филд гейт», что значит «ворота в поле». Так ведь? Дорога, ведущая в поле! Ворота в поле! — Она рассмеялась. — И опять что? Ничего. С другой стороны, Кисс — очень необычная фамилия. — Ей казалось, что никогда прежде она не чувствовала себя так легко. — Она очень экзотическая! — Медленно, с наслаждением проговорила она.
— Часто думают, что это польская или еврейская фамилия, но это такая же старая английская фамилия, как и любая другая. Киссеры были кожевенниками, выделывали кожу. А Кисс происходит от Киссер. Встречается в хрониках со времен Вильгельма Завоевателя, а значит, такая же обыденная, как и ваша.
— А я-то надеялась!
— Но со стороны матери в нашем роду были цыгане.
— А мой отец, говорят, был лудильщиком.
— Вот и докопались! Мы получили свое ясновидение от тех, кто привык странствовать! — Он слегка коснулся ее плеча, чтобы показать, что говорит все это шутя.
Они дошли до другой стены. Территория больницы поначалу казалась Мэри большой, но в последнее время сокращалась с каждым следующим днем ее пребывания здесь. Они все еще слышали скрипки и голоса игроков в крикет, но теперь жужжание пчелы, направляющейся к клумбе, звучало куда громче. Они присели на лужайку. Сладкий запах свежескошенной травы приятно кружил голову. Она откинула голову, словно подставляя губы для поцелуя.
— Мне будет жаль, когда придет пора расстаться, — сказал он, нарушая то настроение, в котором они пребывали оба. — Но я оставлю адрес и все такое. Вы заглянете ко мне? Было бы здорово иметь друга отсюда. Обычно я не завожу здесь друзей. А в этот раз даже двое, так повезло.
— Вы регулярно ложитесь в Вифлеемскую больницу?
— Да. — Он улыбнулся. — Но ни разу не встречал здесь ни Иосифа, ни Марию.
От такого богохульства она даже подскочила.
— О нет! Не надо! Пожалуйста.
— Простите. Я не подумал. Сейчас так мало, кто…
Она нахмурилась.
— Верит? Патрик воспринимал все это всерьез. Кажется. — Она почувствовала, как пересохло у нее во рту. — Извините меня, пожалуйста. Я знаю, вы просто пошутили. Вы меня не обидели. — Она опять встревожилась, не уйдет ли он. И попыталась пошутить сама. — А где же младенец Иисус?