Лондон
Шрифт:
Все началось исподволь, почти неуловимо. Сначала потекли перешептывания, смутные слухи, но он умел прочитывать знаки и к марту не сомневался. Это был Джон.
Но почему король Ричард смягчился и допустил младшего брата в Англию? Потому что презирал. И в самом деле, по сравнению с прочими принц выглядел бледно. Если отец впадал в приступы ярости, то Джон – в эпилептические припадки. Если Ричард высок, белокур и отважен, его младший брат – темной масти, приземист, всего пять футов и пять дюймов ростом, а воин – незадачливый. Способный иногда блеснуть, он действовал порывами, как Бог на душу положит, и Ричард его не боялся. Но он, как всякий
Хотя на первый взгляд он не предпринимал ничего. С отплытия Ричарда прошло всего две недели – тот собирал войска на материке и совещался со своим товарищем по походу, королем французским. Джон оставался в своих обширных владениях на западе Англии. Докладывали, что занимался он преимущественно охотой – верховой и соколиной. Но Силверсливз не обманулся. Он выгадывал время и делал выводы, готовясь нанести удар. И знал, кто станет мишенью.
Его покровитель, Лонгчамп.
Поначалу казалось, что все шло преславно. Канцлер блестяще преуспел, став в отсутствие господина самым могущественным человеком в Англии. За свою неизменную преданность Пентекост уже был вознагражден парой неплохих бенефициев. Будущее и впрямь могло оказаться безоблачным, когда бы не одна беда.
– Лонгчамп спесив, вот в чем проблема, – сказал Пентекост жене. – Он нажил много врагов.
Увы, канцлер не скрывал пренебрежения к некоторым знатным феодальным родам.
– Они низвергнут его, – сокрушался клирик Казначейства.
– Этого нельзя допускать! – воскликнула его дородная супруга. – Для нас он дороже золота!
Знамения все мелкие, но зловещие. От ссоры рыцаря или барона с канцлером недалеко было до вести, что они подались к Джону. Ползли и другие слухи. Уже в январе купец обронил, что люди Джона в Лондоне, хотя, будучи спрошен, отказался назвать их. Пентекост смотрел зорко, но так никого и не выявил.
И повезло же ему так крепко сдружиться с Буллом!
Он сам не понимал, как это вышло. Редкие приглашения в дом купца. Несколько случайных встреч. Если бы Пентекост вник, то мог бы заключить, что дружбу завязал Булл. Так или иначе, он был рад.
– Никто лучше его не знает, что творится в городе, – заметил он жене. – Я собираюсь держаться к нему поближе.
Силверсливз даже пробовал подружиться с семейством Булла. С Идой держался подчеркнуто учтиво. Ближе им было не сойтись, но ее отчасти согревали его поклоны и обращение «леди». С мальчишкой Дэвидом оказалось проще. Ему Пентекост неизменно и твердо говорил: «Я человек короля». Однажды он взял мальчика в Казначейство, пояснив: «Здесь мы занимаемся королевскими делами». Но сам Булл оказался ненасытен. Сегодняшний инцидент с переметами явился лишь очередным способом убедить могущественного олдермена в том, что Пентекост и его господин Лонгчамп желают ему добра.
– И сообщай мне обо всем, что услышишь, – знай требовал тот.
Лишь перед самым уходом Пентекост вдруг уловил нечто смутно знакомое в малыше, державшем женщину за руку. На миг он озадаченно нахмурился, но потом вспомнил: белая прядь в волосах.
– Кто это? – спросил он.
Мейбл сказала.
Пентекост возвращался к дому Булла в задумчивости. Он не знал, что у Саймона-оружейника есть сын, и счел это доброй вестью. За ним остался должок. Отец ли, сын – все едино, а коли тот так мал, то времени выдумать что-нибудь подходящее предостаточно. Вскоре на его лице уже играла улыбка до ушей.
Войдя же в дом Булла, Силверсливз опешил, ибо купец был крайне суров. И стал белее мела, когда Булл, поблагодарив за помощь с переметами, взял его под руку и сказал:
– По-моему, тебе следует знать кое-что еще.
В
Он был рыцарем и звался Жильбером де Годфруа. Его поместье называлось Эйвонсфорд и находилось у западного замка Сарум. И он остановился у Булла.
В его присутствии не было ничего особо диковинного. Если нищие паломники селились в богадельнях, то странствующий рыцарь обычно останавливался у купца. Когда же Годфруа передал письмо от знакомого Буллу купца из Юго-Западной Англии, олдермен предложил тому свое гостеприимство. Рыцарь ночевал в доме, его грум – на конюшне.
Жильбер де Годфруа прибыл в Лондон уладить свои дела перед Крестовым походом. Высокий, средних лет, лицом печальный и суровый, он был суховат в манерах. Его видели мало, ибо он ежедневно вставал на рассвете и отправлялся к заутрене в собор Святого Павла. После этого ездил в Вестминстер или испытывал лошадей в Ислингтонском лесу; вечером же, немного перекусив, отходил ко сну. На его сюрко красовался красный крест, обозначавший участие в Крестовом походе. Он был безупречный рыцарь. А также вдовец.
Когда брат Майкл познакомился с ним за еженедельной семейной трапезой, Годфруа жил в доме уже четыре дня. Благородство и изысканность рыцаря произвели на него впечатление. Юный Дэвид откровенно благоговел, и даже Булл держался тише, чем обычно, однако монах не предвидел перемен, произошедших в Иде.
То, что она оказывала рыцарю внимание, было в порядке вещей: он как-никак гость. То, что она обслуживала его первым, являлось исключительно вежливостью. То, что она нарядилась в спадающее мягкими складками платье, тоже можно было понять. Однако имелось нечто большее. С Идой случилась метаморфоза. Казалось, она была странницей в чужом краю и встретила наконец человека, который изъяснялся на ее родном языке. В ее обращениях к рыцарю едва ли не звучало: «Но этим нас не понять». «О муже она, похоже, вообще забыла, меня же вряд ли замечает», – подумал брат Майкл.
Рыцарь говорил мало, и монах ушел глубоко обеспокоенным. Ему было горько видеть, как Ида выставляла на посмешище его брата. Как и себя, счел он.
Настораживало и другое. С момента появления рыцаря Ида всячески претендовала на его внимание. Она немедленно уведомила его, что она за фигура и как ее унизили. Поведала ему о своем происхождении в надежде найти общие связи. К ночи же, уходя с Буллом, ее огромные карие глаза послали рыцарю взгляд, взывавший: «Спасите меня!» Она даже пыталась присоединиться к нему на службах. Булл наблюдал за всем этим молча.
На следующей неделе монаху показалось, что положение еще серьезнее. «Пора что-то делать», – подумал он. Найдя какой-то предлог, он вернулся на другой день, потом опять, и в ходе этих визитов выявился новый, даже более тревожный аспект дела.
Ибо если Ида обхаживала рыцаря, подбираясь к нему, то юный Дэвид был попросту влюблен. Брат Майкл видел, как белокурый мальчик со свежим лицом день за днем увивался за суровым рыцарем. Дэвид смотрел, как Годфруа упражняется с булавой и мечом, или же помогал груму – пареньку лишь на несколько лет старше его самого – чистить доспехи, чтобы не ржавели. Дэвид был заворожен и щитом с белым лебедем на алом фоне. В обычае рыцарей было выбирать герб для украшения на турнирах – мода последних десятилетий. Мальчик же усматривал в этом очередное доказательство героизма Годфруа – впечатление, подтверждавшееся при случае, когда рыцарь останавливался перемолвиться с ним словом в своей спокойно и серьезной манере. Но когда он взлетал в седло своего великолепного боевого коня, Дэвид Булл видел в рыцаре чуть ли не божество.