Лондон
Шрифт:
Флеминг завороженно наблюдал, обратив вогнутое лицо к мерцавшим в очаге углям, а темная фигура перед ним продолжала трудиться. Чародей был одет в черную хламиду с вышитыми золотом изображениями Солнца, Луны и планет. Посреди комнаты на столе выстроилось десятка два мисок, склянок, флаконов, мензурок и реторт. Перемещаясь, чародей походил то на некую странную и опасную птицу, то на священника, свершающего обряд, но пассы его неизменно внушали благоговение и околдовывали.
– Принес ли меркурий?
Дрожа, бакалейщик протянул маленькую мензурку с двумя унциями жидкого металла.
– Славно, – одобрительно
Флеминг покорно взялся за мехи и поддерживал пламя, пока его собеседник нависал над столом.
Надо было отдать должное тщательности, с которой чародей занимался своим делом. Из одной миски он взял железную стружку, из другой – негашеную известь, к ним добавил селитру, винный камень, квасцы, далее – серу, жженую кость и гроздовник из склянки. Затем – волшебный порошок, фантастически дорогой, состава которого не раскрывал, и, наконец, будто любезно признавая ремесло посетителя, измельчил драгоценную перчинку из тех, что бакалейщик принес ему неделей раньше, которую добавил тоже. Следующие пять минут с лицом, наполовину скрытым в тени, он размешивал и нагревал это колдовское варево, после чего, удовлетворившись, благоговейно отлил немного в мензурку, повернулся и вперился мрачным взглядом в своего ученика.
– Готово, – сказал он мягко и нараспев.
У Флеминга перехватило дыхание.
– Ты уверен? – осмелился спросить тот.
Алхимик кивнул.
– Это Эликсир, – шепнул он.
Неудивительно, что Флеминга трясло. В Эликсире заключался секрет вселенной. И сейчас, о небеса, они будут получать золото.
Искусство – или наука – средневековой алхимии опиралось на элементарный принцип. Порядок присутствовал во всем: в строгом чередовании божественных сфер, восходящих к небесному своду. В ангельской иерархии от простых крылатых посланников до лучезарных серафимов, пребывающих близ Бога Отца. Так обстояли дела и в природе: каждый элемент подчинялся божественному порядку в восхождении от грубейшего к более чистому.
Это относилось и к металлам. Философы выделяли семь, каждый из которых соответствовал той или иной планете: свинец – Сатурну, олово – Юпитеру, медь – Венере, железо – Марсу, меркурий – ртуть – назывался, как и планета, серебро – Луне, а золото, металл самый чистый, – ослепительному Солнцу.
Но в этом заключалась удивительная тайна: с течением времени тепло Земли постепенно преобразует все эти металлы, этап за этапом, в формы очищенные; железо станет ртутью, ртуть – серебром, пока наконец в самом конце времен все не обратится в чистейшее золото, перейдя в последнее и совершенное состояние.
Философы задавались вопросом: нет ли способа ускорить этот процесс и перевести металл из формы грубой и низкой в благородную золотую? А потому не приходилось удивляться, что ученые, названные алхимиками, подобно паломникам, искавшим исцеления при святынях, и книжным рыцарям, стремившимся обрести святой Грааль, искали субстанцию, способную заставить металлы трансформироваться в чистое состояние. Это магическое вещество, чем бы оно ни было, наверняка заключало в себе секрет вселенной и приобрело название Эликсира, или философского камня.
И Силверсливз его нашел.
Бенедикт
Основа же данного чуда была очень проста, и Силверсливз, хотя и разработал много хитроумных вариантов этого фокуса, всегда предпочитал самый легкий. Именно этим он и занимался сейчас.
Нацедив в тигель несколько капель Эликсира, он поставил посудину на огонь. Серьезно взирая на дело своих рук, он принялся помешивать смесь длинным тонким жезлом. В знак особого доверия он даже дал помешать бакалейщику. Флеминг не знал, что до его прихода Силверсливз поместил в жезл несколько крупиц чистейшего серебра, которые удерживались маленькой восковой пломбой на кончике. По мере помешивания воск таял и крупинки выпадали. Он мог проделать такую штуку с любым металлом.
И так его клиенты раз за разом наблюдали появление железа в расплавленном свинце и наглядное образование серебра из железа, олова или ртути. Не видывали они лишь одного – получения золота.
Ибо в том была мудрость Силверсливза. Если он мог превратить простой металл в серебро, то когда-нибудь, несомненно, преуспел бы и в достижении главного. Вера зрителей была глубока, а жадность – еще сильнее. Подобно игрокам, опьяненным азартом, они приходили к нему снова и снова. С деньгами.
– Дело не в железе и ртути, – объяснил он. – Их вы, кстати сказать, можете принести. Дело в порошке для изготовления Эликсира. Он стоит целое состояние. Поэтому мне нужна ваша помощь.
Действительно, он не мог получить даже грана меньше чем за пять марок.
Эликсир состоял в основном из мела и сухого навоза, а потому Бенедикт Силверсливз, не утвердившись еще должным образом в своей профессии, зарабатывал неплохо и жил припеваючи.
Зачем он это делал? Уведомив Булла о скромности своего состояния, он сильно преуменьшил подлинные размеры бедствия – по сути, откровенно солгал. К моменту кончины его вдовой матушки семейные средства истощились настолько, что он остался практически без гроша.
Молодому человеку не пристало быть нищим. Богатый купец мог приветствовать в своем доме младшего сына из семейства джентри: домашний капитал обеспечивал юноше известную опору; кроме того, ему обычно начинали оказывать некоторую финансовую поддержку. Он мог приветить честолюбивого малого из старой лондонской семьи вроде Силверсливзов, с хорошими перспективами, исходя из наличия у того каких-то средств. Но возьмите такого юношу и оставьте без оных – тот мигом превратится в авантюриста, объект подозрений и порицаний. Поэтому Силверсливз придумал способ нажить скромное состояние. Его добрый конь и богатые одежды были целиком оплачены такими, как Флеминг, несчастными глупцами. Более того, ему предстояло продолжать это занятие по ходу всего длительного и осторожного ухаживания за богатой невестой. Чего-чего, а терпения и выдержки ему было не занимать.