Лондон

Резерфорд Эдвард

Они прождали час. Прошел и другой. Дукет уже собрался уйти, когда заметил большую ладную барку, которая в сопровождении еще четырех шла к ним на веслах. Прибыл юный король. Дукет смотрел, захваченный зрелищем. Барка была полна разодетыми господами – великими людьми королевства. Но впереди, у всех на виду, стоял подросток, в личности которого никто бы не ошибся, – высокий, стройный, с соломенно-желтыми волосами. Ричарду II исполнилось четырнадцать, и он уже принял бразды правления в свои руки. Совет под предводительством устрашенного и потерявшего

надежду архиепископа умолял его не ходить. Но сын Черного принца имел отвагу. «Хорош», – подумал Дукет, глядя на его силуэт в утреннем свете.

Приветственный рев был оглушителен и разлетелся над рекой. Пассажиры барки, за исключением короля, казались испуганными. Барка остановилась в двадцати ярдах от берега. Затем молодой король поднял руку, толпа притихла, и он звонким голосом обратился к людям:

– Судари, я пришел. Что вы имеете мне сказать?

Дукет отметил у него легкое заикание.

Ответом стал новый рев, в котором тот различил многие выкрики:

– Да здравствует король Ричард!

– Благословен будь король!

И более зловещие:

– Отдай нам голову архиепископа!

– Где предатели?

Через считаные секунды Дукет увидел, как по приказу Тайлера несколько человек погребли к королевской барке с петицией.

Король прочел.

– Тайлер просит выдать головы всех изменников, – сказал кто-то рядом.

Затем Дукет стал свидетелем того, как король пожал плечами, мотнул головой и королевская барка развернулась.

– Измена! – взревела теперь толпа. – Измена! – неслось вдогонку удалявшейся барке.

Потом раздался клич:

– Выступаем!

Если бы люди на мосту прислушались к Буллу, английская история могла пойти иначе. Побагровев лицом, он стоял посреди Лондонского моста под тревожными взглядами оставшихся дома Тиффани, жены и слуг и орал конному олдермену:

– Во имя Господа, делай, как тебе сказано! Поднимай мост!

Он был абсолютно прав: распоряжения мэра прозвучали яснее некуда. Однако стоило орде из Кента устремиться через Саутуарк, сей олдермен, ответственный за мост, отказался подчиниться приказу.

– Пусть остается как есть, – изрек он.

Почему? Было ли то изменой, как многие утверждали впоследствии? Бессмысленное обвинение. Страх перед чернью? Возможно. Но днем раньше трое других олдерменов побывали на Блэкхите и доложили, что Тайлер и его люди настроены верноподданнически и вполне безобидны. Очевидно, этого человека сумели убедить и он совершенно неправильно оценил ситуацию.

– Не надо их распалять! – сказал он. – Пусть проходят.

– Болван! – крикнул Булл, помчался назад в свой дом и принялся запирать двери и ставни.

Через считаные минуты движущаяся масса поглотила здание с семейством Булла внутри.

Дукет дважды надеялся остановить друга. По пути к «Джорджу» он высмотрел даму Барникель, грозно стоявшую с дубиной у двери. Он попытался направить Карпентера к ней, ибо она-то уж точно остановила

бы его, но сзади вдруг поднажали, и их пронесло мимо. На Лондонском мосту колыхалась толпа в ожидании перехода, тогда как другие двинулись вдоль южного берега к Ламбету.

– Поворачивай, – упрашивал Дукет. – Быть беде!

Но Карпентер отказался.

– Да никакой беды не будет, – возразил он. – Вот увидишь!

И когда они вошли в город, Дукету почудилось, что так оно и есть. Тайлер строго-настрого приказал: никаких грабежей. Лондонцы держались настороженно, но дружески. Пришельцы из Кента растеклись по улицам, и Дукет, проходя мимо, видел, как они останавливались и расплачивались за еду. Основная масса прошла по Чипу, миновала собор Святого Павла и вышла через ворота Ньюгейт к Смитфилду, где на просторе и был разбит лагерь. Казалось, что вернулся добрый настрой вчерашнего дня. Поздним утром Дукет покинул своего товарища и пошел бродить по городу, исполненный любопытства. Ворота Олдгейт оказались открыты, и в них все еще втекали эссексцы с Майл-Энда. Был там и Чосер; взирая на них, он кривил лицо.

– Не знаю, почему ворота настежь, – сказал он. – Так или иначе, мои книги им не нужны. – И он глянул на просторные хоромы поверх ворот.

Дукет рассказал ему об увиденном и услышанном.

– Неужто крестьяне и впрямь победят?

– В других странах пробовали, – отозвался Чосер, – но всегда безуспешно. – Он улыбнулся. – Тебе не приходит в голову, что Тайлер сделается королем и его командиры станут новыми господами? Что касается дня сегодняшнего, – продолжил он, – будет буча.

– Откуда ты знаешь?

– Этим ребятам нечем заняться, – ответил поэт.

Его правота подтвердилась немного позже. С тех пор как Дукет покинул Карпентера на Смитфилде, прошел час, и толпа начала заводиться. Некоторые запели. Происходило и кое-что еще: к прибывшим присоединилась лондонская чернь. Среди нее встречались обычные подмастерья, но прочие были гаже. Вскоре зазвучали гневные возгласы. А дальше – либо по распоряжению Тайлера, либо по собственной воле – толпа вдруг сплотилась и потянулась к Вестминстеру. Чуть не дойдя до Чаринг-Кросс, она приблизилась к огромному, разросшемуся Савойскому дворцу – резиденции самого Джона Гонта. У нее появилась цель.

Савой охватило пламя. Грандиозному символу феодальных привилегий на Темзе суждено было вскоре превратиться в гору дымящегося пепла. Вопреки приказам Тайлера лондонское отребье перешло к грабежам. Дукет смотрел завороженно, но и печально, так как здание было прекрасно. Рядом стоял и тоже глазел Карпентер, оцепеневший, и время от времени бормотал: «Да, это правильно. Всему этому надлежит быть». Решив, что в толпе его другу ничто не грозит, Дукет немного прошел в сторону Темпла, где подожгли несколько домов, населенных юристами. А когда вернулся, то обнаружил, что Карпентер исчез. Он огляделся, нигде его не нашел и снова посмотрел на Савой.