Лондон
Шрифт:
Темнокожий. Мавр-пират. Что может быть диковиннее и ужаснее? Публике будет глаз от него не оторвать.
Он вывел мавра отталкивающим, мерзким. Жутким, как Тамерлан, коварным, как Мефистофель. Его реплики и монологи были великолепны, ибо являли ужасные образы зла. В нем не осталось ровно ничего светлого. И в финале, угодив в собственные сети, он представал перед правосудием и, выказав себя еще и трусом, препровождался на позорную казнь. Отложив перо, Мередит исполнился уверенности: теперь-то его имя прославится.
Днем он решил выйти. И сделал то, чего не позволял себе давно: надел и галлигаскины, и белый кружевной воротник, и шляпу с пышными перьями.
Уже сгустились сумерки,
Они всего на секунду задержались в сотне ярдов к северу от моста, когда попались на глаза Джону Доггету и Джейн, возвращавшимся из лодочной мастерской.
Если бы они не остановились, если бы Эдмунд не заглянул в портшез, Джейн могла его и не узнать. Но он при этом держал фонарь близко к лицу. Ошибиться было невозможно. Островок света позволил ей даже издалека различить обоих: красивое, породистое лицо Эдмунда, наполовину скрытое тенью, и леди – писаную красавицу, чем-то его рассмешившую. Джейн увидела, как дама взяла его руку в свою. Секунду она думала, что Эдмунд отстранится, но нет. Джейн застыла на месте.
История повторялась. Ничто не изменилось. Девушка поняла это сердцем, и ее вдруг замутило.
Доггет, стоявший рядом, не сознавал, на кого она смотрит, и продолжал болтать. Джейн подтолкнула его, чтобы шагал дальше. Доггет немало удивился, когда спутница на ходу взяла его за руку.
Они были еще в пятидесяти ярдах, когда Эдмунд оглянулся и увидел их. Так и держа фонарь вблизи от глаз, он мог не узнать их в сумерках, когда бы не белая прядка в волосах Доггета. Присмотревшись внимательнее, он по походке признал и Джейн.
И на миг заколебался. Он знал об их дружбе. Нет ли между ними чего-то большего, о чем он не ведал? Промелькнула мысль: не любовники ли они, часом? Наверняка нет. Это немыслимо. Крошка Джейн никогда не пошла бы на это. Доггет лишь невиннейшим образом провожал ее домой. Но чем занимался сам Эдмунд? Не лучше ли ему отойти от портшеза?
Мередит чуть не пошел к ним. Но передумал. Во-первых, могло показаться, что он всполошился, а это было ниже его достоинства. Что же касалось утешения Джейн, то в душе ему стало бы стыдно от лицемерности этого жеста: он запросто может провести ночь в объятиях своей спутницы. Нет. Пусть думает что хочет. Такой добрый молодец, как он, мог поступать, как ему заблагорассудится. К тому же она могла и не узнать его.
Секунду спустя леди с Эдмундом свернули на запад, а Доггет и Джейн продолжили путь на север.
Прошла неделя, и ясным днем на Лондонском мосту появилась небольшая ликующая процессия. В первом фургоне, набитом костюмами, ехали Флеминг с сыном. Вторым правила его жена. Третьей катила открытая повозка, нагруженная реквизитом. Наверх взгромоздился Катберт Карпентер, чтобы ничего не упало. В четвертой повозке, тоже полной реквизита, ехала Джейн, а в пятой – Доггет.
Содержимое повозок напоминало карнавальное оснащение. Там были трон, остов кровати, золотой скипетр, золотое руно, лук Купидона и колчан, дракон, лев и адская пасть. [54]
54
Адские врата, представленные в виде пасти чудовища, – изображение, которое впервые появилось в англосаксонском искусстве и распространилось по всей Европе.
«Глобус» был готов к открытию, Флеминг переселился в Саутуарк, и наступила пора переправить содержимое склада в новый дом. И в этой компании не было человека счастливее Джейн, благо та приняла важное решение.
Мередит ей надоел. Взамен она выбрала Доггета. С тех пор как они пришли к взаимопониманию, она испытывала редкостные покой и счастье. Ей не терпелось сообщить об этом Эдмунду.
Двумя днями позже Эдмунд Мередит начал тревожиться за свою пьесу. Прошла уже неделя, как он вручил ее Бёрбеджам. Дни текли, и он ждал, терзаемый сомнениями. Поэтому его не обрадовал Уильям Булл, явившийся через два дня после встречи Эдмунда с актерами.
– По-моему, пора мне самому навестить Бёрбеджей, – невозмутимо сказал родственник. – Пусть гонят мои пятьдесят фунтов.
– Ни в коем случае! – вскричал Эдмунд. Он не мог сказать Уильяму, что Бёрбеджи считали кредитором его самого. – Хуже тебе ничего не придумать! – выпалил он. Ему стало неуютно при мысли, что Бёрбеджи откажутся от пьесы, если сочтут, что ничего ему не должны.
– Почему?
– Потому что они утонченны! – Эдмунд лихорадочно соображал. – Полны странного юмора! Угрюмы. Вспыльчивы. «Глобус» впервые за три года принесет им прибыль, и ты не единственный, кому они задолжали. Я убедил их заплатить тебе в первую очередь, – соврал он. – Но если ты явишься к ним сейчас, когда они заняты первыми спектаклями – помилуй, братец, поставь себя на их место! Они придут в бешенство. И будут правы, – добавил Эдмунд, ловко разыгрывая негодование. Он посмотрел на Булла и предостерегающе воздел палец. – Они заставят тебя ждать по-настоящему.
– Думаешь? – Булл заколебался.
– Уверен.
– Ладно, – вздохнул Булл, готовый уйти. – Но я полагаюсь на тебя.
– До гробовой доски, – отозвался Эдмунд с несказанным облегчением.
На следующий день Бёрбеджи уведомили его, что пьеса будет сыграна через неделю.
Еще бледнело утреннее солнце, покуда Джейн ждала Эдмунда у «Глобуса» за день до премьеры. Она оделась в зеленое. Прохладный ветерок с Темзы трепал ее рыжие локоны.
Она приготовилась. Торжества не осталось – на самом деле она немного нервничала, но твердо знала, как поступит: скажет ему, что выходит замуж.
Эдмунд должен был скоро прийти, так как на утро назначили генеральную репетицию его пьесы. Бёрбеджи постарались на славу, и жаловаться ему было грешно. На двери «Глобуса» позади Джейн красовалась печатная афиша:
«ЧЕРНЫЙ ПИРАТ»
СОЧИНЕНИЕ ЭДМУНДА МЕРЕДИТА
Тысячный тираж распространили по тавернам, «Судебным иннам» и прочим местам сбора театралов. Был нанят и зазывала, который объявлял об этой и других новинках нового театра.
Джейн слышала от отца, что пьесу взяли не без сомнений. Один из братьев хотел, чтобы ее переписали. Однако из-за долга и помощи при аренде решили оставить как есть, но прогнать побыстрее, в летнее предсезонье, пока еще не закончилось обустройство. Настоящий сезон открывался осенью новой шекспировской пьесой.