Лондон

Резерфорд Эдвард

Тот с превеликим удовольствием гулял с Джулиусом. Маршрут не менялся. Пройдя мимо Сент-Мэри ле Боу, они сворачивали направо к Чипсайду, как назывался теперь Уэст-Чип. Сэр Джейкоб Дукет был одет в темного цвета рубашку с безупречно накрахмаленным воротником и плащ, чулки в тон и туфли с серебряными пряжками, шляпу украшало одинокое перо. Он держался очень прямо, хотя походка была чуть скованной, а потому опирался на трость с серебряным набалдашником. И вообще весь его облик соответствовал сути истинного джентльмена-протестанта. Маленький Джулиус, теперь восьмилетний, одетый в короткие панталоны и рубашку с отложным кружевным воротником, гордо шествовал рядом, и люди, мимо которых он проходил, кланялись ему.

Мир лондонских гильдий поражал

доселе невиданным размахом. Величайшие среди них, торговцы тканями в том числе, обзавелись не только корпоративными гербами, но и собственными официальными костюмами гильдии – ливреями и стали именоваться ливрейными компаниями. Во времена Тюдоров торговцы тканями, как и прочие, гнездились на месте, где стоял родовой дом Томаса Бекета. Они отстроили роскошный пиршественный зал с высоким, с дубовыми балками потолком, щедро украшенным позолотой.

– И мы всегда были торговцами тканями, – напоминал отец. – И Дик Уиттингтон. И родитель Томаса Бекета, как сказывают.

Мальчик ясно понял, что торговцы тканями были весьма приближены к Богу – больше, чем остальные ливрейные компании.

Конечной целью прогулки было любимое место Джулиуса, находившееся за Чипсайдом и Полтри. На пологом склоне восточного холма, непосредственно под участком, где за двенадцать веков до того простирался ныне исчезнувший римский форум, раскинулся огромный прямоугольный мощеный двор, окруженный открытыми дугообразными арками, поверх которых тянулись палаты, сплошь из камня и кирпича. Строение, воздвигнутое при Елизавете сэром Томасом Грэшемом – торговцем тканями, разумеется.

Это была Королевская биржа. И здесь, на заре правления Стюартов, сэр Джейкоб Дукет отваживался на сделки, о которых его предки не могли даже мечтать.

На всем протяжении Средних веков в северных морях хозяйничали огромные флотилии Немецкой ганзы, а центром всей североевропейской торговли выступал могущественный рынок Антверпена, что во Фландрии. Но за последние шестьдесят лет произошли крупные перемены. Английская морская торговля вошла в такую силу и так потеснила ганзейскую монополию, что старый лондонский Стальной двор [55] был наконец закрыт. Реформация же ввергла протестантский Антверпен в разрушительную войну с его католическим сюзереном – Габсбургами, и Лондон урвал себе толику фландрийской торговли. Новая Королевская биржа, где собирались лондонские купцы, была переработанной копией другого великого собрания – Антверпенской биржи.

55

Контора немецких ганзейских купцов, главный центр ганзейской торговли в Англии.

Но подлинная перемена оказалась еще глубже. Предки сэра Джейкоба – Буллы, гордые члены Стейпла, – экспортировали шерсть; к ней постепенно добавилось сукно. Дукет Серебряный занимался больше сукном, чем шерстью. Но это были традиционные товары, торговля которыми мало-помалу угасала. «Появится что-то еще», – предсказал Дукет Серебряный. Ядром стала группа отважных елизаветинских предпринимателей – торговцев тканями в основном; они назвались купцами-авантюристами. По мере того как буканьеры вроде Френсиса Дрейка открывали новые рынки, дельцы эти спешно преобразовывали оные в надежные торговые пути. Финансировались плавания и конвои, налаживались конвенции, изыскивались льготы. Логика быстро привела к образованию групп, занимавшихся разработкой отдельных новых рынков, но поскольку их бизнес подразумевал большие вложения в судоходство, риск приходилось делить на многих. А так как предприятие не сводилось к одному плаванию и ставило целью организацию долгосрочной торговли, возникла надобность в более прочном и длительном договоре. Как Шекспир с друзьями решили делить расходы на строительство «Глобуса» и ежегодную прибыль, так и лондонские купцы-авантюристы заключали соглашения, но куда более крупные.

Левантийская,

Московская, Гвинейская, Ост-Индская компании. Маленький Джулиус перезнакомился на Королевской бирже со всеми. Сэр Джейкоб был купцом-авантюристом с тугим кошельком и долей в каждой. Он рассказывал о них сыну, а иногда читал ему захватывающие отрывки из «Книги путешествий» Хаклита. Но однажды, находясь на Королевской бирже, отец спросил у Джулиуса, какое из этих великих начинаний понравилось ему больше, и тот воодушевленно воскликнул:

– Виргинская компания!

– Виргинская? – удивился сэр Джейкоб.

Когда сэр Уолтер Рейли дал имя этой огромной американской территории, там не было ничего, кроме редких индейцев. Попытки обустроить торговый пост закончились неудачей. Однако в последние годы Виргинская компания, верившая в потенциал той земли, отправила на американские просторы новую партию колонистов, и капитан Джон Смит создал там не очень надежный плацдарм под названием Джеймстаун.

– Но почему Виргиния? – спросил сэр Джейкоб.

Как было мальчику объяснить? Заговорил ли в нем инстинкт саксонских предков Буллов, которые тысячу лет назад обосновались на Темзе и обустроили такой же торговый пост? Или его разожгло романтическое влечение к огромному, неисследованному континенту? Возможно, и то и другое. Но, не умея выразить чувства словами и вспомнив некогда услышанное от отца, он ответил так:

– Потому что она станет как Ольстер.

Сэр Джейкоб восхищенно взглянул на него, ибо именно этому и надлежало быть. Колонизация Ольстера, северной части Ирландии, была его гордостью. Король Яков постановил создать в краю диких папистов – «немногим лучше животных» – огромную колонию английских и шотландских поселенцев. Землю предлагали на легких условиях; с лондонскими гильдиями заключили договоренность, согласно которой те вкладывали средства в строительство фермерских хозяйств и перестройку целого города Дерри в обмен на будущие арендные сборы и прибыль. Одни торговцы тканями вносили больше двух тысяч фунтов. Что же касалось Виргинии, то разве не очевидна аналогия? Сильно ли отличались американские индейцы-язычники от диких ирландских папистов? Ну конечно нет. Король и сэр Джейкоб были вполне откровенны: «Виргиния станет американским Ольстером».

Охваченный любопытством, он принялся расспрашивать мальчика дальше. Что такое колонизация? Означает ли она порядок?

– Да, чтобы все получалось, – кивнул Джулиус.

И все только ради прибыли? Парнишка нахмурился:

– Я думаю, это хорошее место для праведных протестантов.

Значит, он полагает, что на Королевской бирже можно послужить Богу не хуже, чем в церкви?

Немного подумав, мальчик просиял:

– Конечно, отец! Разве Бог не избрал нас?

И сэр Джейкоб остался весьма доволен.

Месяц спустя Джулиус нашел матросский сундучок.

Тот покоился в углу просторного погреба в отцовском доме за какими-то тюками с тряпьем – давно почерневший от времени короб, перетянутый медными обручами и запертый на три здоровенных висячих замка. Джулиус решил, что вещь старинная.

Большой диковины в этом не было. Если Королевская биржа воплощала полное приключений будущее, то здесь уютное прошлое по-прежнему окружало Джулиуса. В его родном доме стояли массивные кровати с пологом на четырех столбиках – времен короля Гарри; хранилось издание Чосера, напечатанное Кекстоном вскоре после Войны роз; монастырское серебро – еще старше, принадлежавшее Дукету Серебряному. Да что говорить, даже дубовая обшивка и дубовый потолок с балками и рельефными украшениями на стыках, пускай и сработанные всего десять лет назад, приобрели как бы налет степенной, седой старины. То же самое было в Боктоне. При Тюдорах в старом фасаде из твердого известняка был проделан двойной ряд многостворчатых окон со средником. Окрестные жители продолжали платить пеню; в кухне черные котлы стояли со времен Плантагенетов, а в тишине заповедника ступали олени с грацией древней, как сами леса.