Лондон
Шрифт:
И все же при каждом взгляде на него и воспоминании о большом пожаре Хильда неизменно задумывалась над некоторыми странностями.
На пепелище был найден талисман Ральфа. Как он туда попал? И в чьем загадочном плену она провела два часа той ночью до того, как ее так же внезапно отпустили возле Уолбрука лишь с тем, чтобы она узрела, как полыхает половина Лондона? Хильда так и не нашла ответов на эти вопросы, да и не надеялась.
Теперь, когда дети выросли, Хильда с мужем часто оставались одни, давно взяв в обычай учтиво игнорировать друг друга, и благодаря этому вполне уживались.
Хильда спокойно
Однако этим вечером Хильда пребывала в раздражении. Причина, по ее мнению, крылась в доме. В суровом каменном здании ей всегда было не по себе. Хотелось выйти или поискать место более родное, уютное. Кляня за все это мужа, она то и дело неприязненно поглядывала на него.
Анри сделал ходов двадцать, пока наконец не заметил ее гневных взглядов. Он хладнокровно обратил к ней взор и произнес:
– Не выставляй свои мысли напоказ.
– Ты понятия не имеешь, о чем я думаю, – огрызнулась она, вновь берясь за иглу, и после нескольких стежков добавила: – Ты вообще ничего не знаешь обо мне.
Анри, улыбаясь, возобновил партию.
– Я знаю о тебе так много, что ты пришла бы в сильное удивление.
– И что же? – парировала она.
Какое-то время он молчал. Затем очень тихо проговорил:
– То, например, что ты была любовницей Барникеля. И помогла ему совершить измену.
Полминуты в каменном особняке царило безмолвие, нарушавшееся лишь слабым перестуком шахматных фигур.
– О чем ты говоришь?
Анри не оторвался от доски.
– Помнишь ночь большого пожара? Наверняка – да. Предыдущую ты провела с Барникелем.
– Как ты узнал? – задохнулась она.
– Следил за тобой, – отозвался он мягко. – Я следил за тобой годами.
– Но почему? – Внезапно ей стало очень зябко.
Анри пожал плечами.
– Потому что ты моя жена, – ответил он, будто это все объясняло.
Ее мысли вернулись к вечеру пожара. Хильда нахмурилась:
– В ту ночь… меня кто-то схватил…
– Разумеется, – улыбнулся он. – Я смекнул, что ты помчалась к Барникелю. Это было слишком рискованно. Тебя могли арестовать. – Анри помедлил. – Да и вышло безукоризненно. Ты все устроила так, что лучшего и желать нечего.
– Не понимаю.
– Напрасно Ральф собрался жениться.
– Ральф? Он погиб в соборе Святого Павла.
– Сомневаюсь. Лично я думаю, что он встретился в Тауэре с твоим дружком Барникелем. – Анри улыбнулся. – Отец частенько говаривал, что в шахматах я неважный стратег, но хороший тактик. Он был прав. – Анри выдержал паузу. – Видишь ли, дорогая женушка, именно ты предоставила мне шанс. Когда стало очевидно, что ты намерена предупредить Барникеля и мои люди схватили тебя, мне пришло в голову все же послать ему твое предостережение. Вот мой подручный и пошел. Заявил, что прибыл от тебя, и предложил отправиться в Тауэр и убить Ральфа. Поскольку брат исчез, я уверен, что так он и поступил. – Знаток тактики негромко вздохнул. – Либо Ральф арестовал бы твоего любовника, либо твой любовник убил бы Ральфа. Так или иначе – отличный ход.
– Это ты убил Ральфа.
– Нет. Полагаю, это дело рук Барникеля.
– Ты дьявол.
– Может быть. Но будь добра, подумай, что было бы, если бы Ральф женился и обзавелся наследниками, – твои дети получили
– Тебя нужно арестовать.
– Я не совершил никакого преступления. Не то что ты, моя дорогая.
Хильда поднялась. Ей стало дурно. Она должна выйти из этого проклятого особняка.
Через считаные минуты Хильда спускалась с холма к воротам Ладгейт, затем перешла Флит и миновала церковь Сент-Брайдс. Легкий ветер с реки трепал ей волосы. Она не останавливалась, пока не достигла старого мола в Олдвиче.
А там она уселась на землю и посмотрела на реку, сперва поворачивавшую от Вестминстера и дальше величаво текущую к безмятежному Тауэру. Хильда думала о своих обеспеченных детях и ходе лет, пока, к своему удивлению, не открыла, что больше не гневается.
Ибо осознала в том личный итог нормандского нашествия.
Она бы удивилась, когда бы увидела мужа вскоре после ухода.
Тот так и сидел за шахматной доской, но, завершив игру, извлек пергамент и стал тщательно его изучать. Это было послание, полученное отцом перед смертью. Перечитав его в очередной раз, Анри сохранил хладнокровие, но губы скривились в слабой полуулыбке.
В письме говорилось, что семейство Бекет из нормандского города Кана намеревалось переселиться в Лондон.
Святой
1170 год
Июньским утром в протяженных покоях по соседству с большим королевским залом Вестминстерского дворца царили тишина и порядок.
У двери шушукалась стайка придворных. В центре за конторками трудились семь писцов, негромко шуршавших перьями по пергаменту. Чернила поставляли монахи Вестминстерского аббатства. Из дальнего конца, где за столом сидели влиятельнейшие в Англии люди, доносились странные щелчки. Там двигали шашки.
До чего они были суровы, какое внушали почтение! Казначей, юстициар, епископ Винчестерский, мастер Томас Браун и их секретари. Перед ними дрожали аристократы и шерифы.
В отдалении же стоял, привалившись к стене, совсем еще молодой человек с очень длинным носом. Сидевшие за столом хорошо его знали. Многообещающий клирик. Но почему в сей теплый июньский день он был бледен, словно призрак?
Его звали Пентекост Силверсливз.
Они знали. Они не сводили с него глаз. Они все знали о том, что произошло прошлой ночью.
Вестминстерский дворец. За столетие, прошедшее с завоевания, островок Торни, превратившийся в королевскую площадку на Темзе, обрел великолепие. Он был полностью обнесен стеной. Через речушку Тайберн, окружавшую его, протянули несколько мостов. Главной достопримечательностью оставалось знаменитое аббатство Эдуарда Исповедника, однако теперь оно как бы обзавелось сестренкой – скромной норманнской церковью Святой Маргариты, построенной рядом в качестве местного прихода.
Статус Вестминстера повысился после того, как несколькими годами раньше папа канонизировал его основателя – Эдуарда Исповедника. Теперь и в Англии, как во Франции и ряде других государств, имелся святой монарх. Его гробница, перемещенная в сердце аббатства, стала святыней, а за Вестминстером закрепилось звание духовного центра королевства.