Лондон
Шрифт:
– Да что такое?
– Это… – Мать нервозно помедлила. – Это насчет твоего брата.
Он начал в семнадцать лет. Прошло десять. Сейчас же, стоя перед разъяренным аббатом, он трепетал.
– Ты нарушаешь обеты! – прогремел аббат.
Монах содрогнулся, но не поддался.
Брат Майкл – душа простая и чистая. Моложе Сампсона на три года, он представлял собой его полную противоположность. Если старший был толстяк, то Майкл – жердяй. Молитвенные размышления смягчили его широкое саксонское лицо, на темени была выбрита тонзура, и он был спокоен и мягок во
Зачем он пошел в монахи? Юношеский бунт против отца с его грубостями и вечными разговорами о деньгах? Нет, не то. Он понимал, что тот не хуже прочих. Может быть, из-за Сампсона? Ребенком он почитал старшего брата, но восстал против его мелких, тупых жестокостей. Или стремился защитить простую веру набожной матушки, ежедневно молившейся Святой Деве?
Нет. Ему подсказал внутренний голос, растущее ощущение пустоты окружающего мира, потребность стряхнуть с себя его вульгарность и обрести чистую простоту. Как паломник вожделеет дотронуться до частицы Святого Креста, так и Майкл испытал нужду в ежедневном живом присутствии Бога. И он понимал, что в миру этому не бывать.
В том не было ничего удивительного. Как бы ни пререкалась с королями Церковь, Европа переживала религиозный подъем, и эта волна докатилась до берегов Англии. Великие цистерцианские монастыри под предводительством сурового монаха, известного как Бернар Клервоский, повсюду насадили свои простецкие религиозные общины и овечьи фермы – от Средиземноморья до вересковых пустошей Северной Англии. Вдруг вспыхнуло рвение к почитанию Благословенной Девы Марии – дороги к европейским святыням заполонили паломники. Однако в последние семьдесят лет христианский мир был пуще прочего потрясен призывом освободить Святую землю от сарацинов посредством великих Крестовых походов.
Со всей очевидностью лихорадило и Лондон. Летел колокольный звон, а время исчислялось не по часам, а в соответствии с семью монастырскими службами. В городе строились все новые церкви и другие твердыни. На берегу Темзы близ Олдвича крестоносцы ордена тамплиеров возводили себе величественную штаб-квартиру, уже названную Темплом. Возле Вестминстерского аббатства выстроили лечебницу во славу святого Джеймса. Все это расцвело цветом столь пышным, что больше пятой части населения Лондона состояло в том или ином религиозном ордене.
А потому, когда юный Майкл выразил желание стать монахом, отец был раздосадован, но не потрясен. Через несколько месяцев, видя, что отпрыск упорствует в своем намерении, он раздобыл ему место в аристократической бенедиктинской общине при знаменитом Вестминстерском аббатстве, сделав щедрое пожертвование и с надеждой заметив: «Королевский дворец под боком. Бывало, что и монахи делали блестящую карьеру». И там, в древнем и величественном аббатстве, в обществе чернецов, Майкл провел десять счастливых лет.
Он полюбил Вестминстер – серое аббатство, грандиозный зал, атмосферу монашеского уединения, королевскую часовню и дворы королевской администрации по соседству. Ему было по нраву гулять в окрестных полях и созерцать течение Темзы. Он испытывал чрезвычайное довольство от пребывания в месте столь тихом и мирном, однако и в центре событий.
И он преисполнился
– Они, все три, – внушал готовивший его старый монах, – станут тебе добрыми спутниками на всю оставшуюся жизнь на твоем пути к Богу. Первый – бедность, – продолжил он. – Почему мы даем обет бедности?
– Ибо Господь сказал: «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше». И еще: «Продай имение твое и следуй за Мною».
– Верно. Нельзя одновременно поклоняться мирским божкам и Богу. Мы выбираем Бога. Далее: что скажешь о целомудрии?
– Кто следует плоти, тот пренебрегает душой.
– А послушание?
– Оставить свою гордыню и желания.
– И быть ведомым теми, кто мудрее тебя. Ибо в странствии твоем тебе надобен поводырь. – Старик напомнил, что эти три обета дает в христианском мире каждый монах. – Ты должен быть верен им, как добрым друзьям, и они охранят тебя.
Брат Майкл дал обеты и соблюдал их. Они стали ему дороже всего на свете. И если ему случалось приметить, что не все вестминстерские монахи блюли целомудрие или послушание, а то и бедность, он понимал, что дело лишь в человеческой слабости, и усерднее молился за них и себя.
Майкл был счастлив и через год после пострига, когда папа, ознакомившийся с подготовленным монахами аббатства Житием, а также множеством документов в поддержку, снизошел до их прошения и канонизировал их былого покровителя – Эдуарда Исповедника. Майкл ликовал, когда его посадили с писцами копировать рукописи, ибо он полюбил книги, а в аббатстве имелась отменная библиотека. И, как всякий верный монах, он радовался росту престижа своей обители. Братия заверяла: «Мы старше самого собора Святого Павла. Сам Петр явился в Британию и основал сей монастырь». Майкл испытывал религиозный восторг при мысли, что стоял на земле, освященной еще при апостолах.
Однако время шло, и у него возникли поводы к беспокойству.
Не слишком ли разбогатело аббатство, все прираставшее землями? Самую малость? Не чересчур ли хорошо жили монахи? Что сталось с обетом бедности? Когда писцы с гордостью показывали пространные хартии, даровавшие аббатству владения, не было ли в том одержимости, отчасти чрезмерной?
Годами он гнал от себя подобные сомнения. В Вестминстере жилось прекрасно. Зачем возражать? Два месяца назад, однако, кое-что случилось.
Он уже не один год с удовольствием трудился в скриптории, переписывая рукописи, и даже выработал красивый почерк. Но ведение монастырской отчетности было закреплено за писцами более зрелыми. И вот однажды утром он удостоился чести: один из таких писцов поманил Майкла и попросил о помощи. Тот сразу понял, что видит хартию древнего саксонского короля. Только уж слишком хорошо она сохранилась.
– И что с ней делать?
Ответ поверг его в великое изумление.
– Состарить, – обыденно отозвался монах. – Сам знаешь – пыль, масло, рассол. – Он улыбнулся. – Мигом постареет!
Только тогда брат Майкл начал кое-что понимать.
В последующий месяц он просмотрел большинство хартий, хранившихся в Вестминстерском аббатстве. В поисках сведений Майкл задавал наивные вопросы и часами просиживал за изучением протоколов. Закончив, отправился к аббату и заявил с убийственной серьезностью: