Лондон
Шрифт:
Четыре младших барона, [26] состоявшие в отряде, который был послан взять Бекета под стражу, отправились вперед, задержали епископа самостоятельно и в обстановке крайней неразберихи убили его. Они слышали, как Генрих проклинал Бекета в одном из своих припадков ярости, и решили, что тот останется доволен.
Но настоящим потрясением для мира явилось дальнейшее. Ибо когда устрашенные монахи принялись раздевать труп архиепископа, они, к своему изумлению, обнаружили под одеждами простую власяницу кающегося грешника. Мало того – она кишела вшами. Он вдруг предстал в новом свете. Канцлер
26
Младший барон – то же, что впоследствии, много позже, – баронет. Промежуточное положение между бароном и рыцарем.
Слово полетело по миру. Лондон провозгласил купеческого сына мучеником. Вскоре это повторяла вся Англия, объявившая его святым – не меньше. Хор загремел по всей Европе. Папа, уже отлучивший от Церкви убийц и их сообщников, прислушался.
Для короля Генриха II это стало катастрофой.
Высшее духовенство провозгласило: «Если не виновен, то по меньшей мере – ответствен». Дабы скрыться от набиравшей силу бури, Генрих быстро переключился на ирландскую кампанию. Что же касалось церковных привилегий, из-за которых он так долго сражался с Бекетом, то о них король Генрих не пикнул.
А осенью 1171 года от Рождества Спасителя нашего в доме Силверсливзов состоялось великое ликование.
Отец Пентекоста обрел возможность объявить:
– Я беседовал лично с юстициаром и епископом Лондонским. Войне короля с Церковью пришел конец. А о преступных клириках он боится и слово молвить. Ты в безопасности. Можешь даже вернуться в Казначейство.
Они впервые за многие поколения благословили имя Бекета.
Сестра Мейбл никогда не сомневалась в том, что мир полон чудес. Провидение Божье усматривалось повсюду. Поразительное обнаружение святости Бекета явилось для нее лишь очередным образчиком процесса, который представал все более замечательным, ибо она не могла его объяснить.
Для нее стало актом веры даже гневное обещание олдермена Булла брату, которое монах не воспринял буквально. Она знала, что брат Майкл добр. Мейбл понимала: Буллу не следовало приобретать Боктон.
– Вот увидишь, – заверила монахиня брата Майкла, – больница получит это наследство.
– На моем смертном одре, – мягко напомнил ей тот.
– Именно, – отозвалась девушка бодро.
Но даже сестру Мейбл озадачило чрезвычайное происшествие, состоявшееся сырым и ясным апрельским утром 1172 года.
Она отправилась к Олдвичу. Прослышала, что там объявился прокаженный, но не нашла и уже возвращалась через пустынный Смитфилд, когда наткнулась на необычное зрелище.
С западной окраины Смитфилда шла внушительная процессия. Кортеж был блистательный. Впереди на конях под богатыми чепраками выступала большая группа рыцарей и леди. Рядом ехали менестрели с трубами и бубнами. Все улыбались и радовались. Мейбл увидела, что следом тянулась толпа простого люда. Но кто же это? К чему такое ослепительное столпотворение? Она отважно шагнула вперед и попыталась осведомиться у всадника, но тот проехал мимо, словно и не заметил ее.
Только теперь монахиня обнаружила
Женщина остолбенела. Ошибки не было. Кони и всадники растворялись, будто попадали в некий незримый туман, а то и проваливались под самый Лондон. Обернувшись на проезжавших конников, она осознала и другое: копыта ступали беззвучно.
И тут все стало понятно. Это видение.
Конечно, монахиня знала о видениях. Известное дело. Но она не ожидала узреть воочию. К своему удивлению, Мейбл не испугалась. Седоки, хотя она могла чуть ли не коснуться их, представали жителями иного мира. Теперь же она разглядела, что некоторые были не рыцарями и не леди, а простолюдинами. Она увидела знакомого каменщика и женщину, торговавшую лентами. С изумлением Мейбл узнала вдруг и больничного пациента, одетого в ослепительно-белые одежды и со странной серьезностью на исхудалом лице.
В скором времени проехали все, но пошел народ. Толпа оказалась весьма разношерстной – все сословия, от сварливой рыбачки до опустившегося лорда. Большинство шло пешком, в отрепьях и с изнуренными лицами. По сторонам вышагивали не менестрели, но престранные существа. Они напоминали людей, за тем исключением, что обладали длинными птичьими ногами с когтями и загнутыми хвостами. Время от времени они кололи шествующих трезубцами, которые несли в жилистых руках. Лица человеческие – заостренные и суровые, – а вот кожа у одних красная, у других зеленая, у третьих – пестрая.
– Должно быть, демоны, – пробормотала Мейбл, а затем подступила к бело-зеленому созданию и спросила: – Что это за шествие?
На сей раз ей повезло больше.
– Людские души, – гнусаво ответила тварь.
– Они мертвы?
– Нет. Живы. – Существо выдержало паузу. – Передние шагают на небеса. А эти… – он ткнул в раздувшегося монаха, – направляются в ад.
– Да неужто они совершили столь страшные грехи?
– О, не все. Некоторым еще предстоит их совершить. – Он испустил пронзительный птичий крик. – Но они уже в наших руках. Мы ведем их к соблазну, а после – к проклятию. – Существо двинулось дальше.
– Спасется ли кто-нибудь из них? – крикнула она вслед.
Он не оглянулся, но издал сиплый смешок.
– Немногие, – донесся его голос. – Очень немногие.
Какое-то время Мейбл следила за прохождением безрадостных пилигримов. Она узрела множество знакомых и помолилась за каждого. Раз или два пробовала окликнуть их, предостеречь, но те, казалось, не слышали. Затем увидела олдермена Булла. Он ехал верхом, но задом наперед. Одет в красное, как обычно, и статью мощен по-прежнему, но Мейбл печально покачала головой, заметив, что руки его и лицо покрыты ожогами. Монахиня знала, что быть ему в аду, и даже не попыталась к нему воззвать.
Однако к дальнейшему она совершенно не была готова.
За тучным олдерменом всего в нескольких шагах, с лицом трагическим и бледным, ступала фигура еще более знакомая, при виде которой Мейбл ахнула. Это оказался брат Майкл.
Как можно? Он двигался медленно и целеустремленно, в своем обыкновении. Голова понурена – не в размышлении, но в горечи и стыде. Глаза казались сосредоточенными на чем-то впереди и словно гипнотизировали. Что же такое, ужаснулась она, он натворил? Мейбл попыталась окликнуть его. Она побежала рядом с процессией, зовя опять и опять. Ей даже почудилось, что голова его чуть вскинулась, как если бы он услышал ее, но после, будто влекомая незримой силой, склонилась вновь, и он продолжил свой скорбный путь.