Лондонские тайны
Шрифт:
Незнакомец не только не был кос, как подумалось бедному Стефану, а, напротив, у него были прекрасные большие темно-голубые глаза, что еще больше увеличивало общую прелесть его физиономии. Во взгляде его была значительность и таилась глубокая мысль; вместе с тем несколько темноватый вид зрачков придавал глазам его ту сухость, которая, как думает Лафатер, составляет признак обдуманной и неограниченной чувственности.
Глава пятая
ОПАСНОСТЬ
Богослужение, как мы говорили, было вечернее. В продолжение его сделалось на дворе совершенно темно, так темно, как бывает в ноябрьские вечера.
Церковь, в которую завели мы читателя, была старинная, громадных размеров. Ярко освещалась только та ее часть, где проходила служба, между тем как все остальные были погружены в мрак.
Незнакомец, разбуженный от грез и совершенно развлеченный видом прелестной сборщицы подаяний в пользу бедных, оставил место у колонны и медленными шагами направился к выходным дверям.
Не далеко от того места, где он стоял, находился другой человек, одежда которого была крайне дурна, а наружность вообще весьма подозрительна.
Этот человек видел как мечтатель вынимал толстый бумажник, чтобы дать лепту в пользу бедных; от его внимания не укрылось также, какова была лепта. Оборванный человек не спускал с мечтателя глаз.
Когда тот пошел к выходу, тронулся с места и подозрительный человек. Но пошел он не тем путем, каким шел незнакомец, а другой стороной. Они должны были столкнуться в самой отдаленной и самой мрачной части церковного здания.
Стефан все это заметил его мысль, быстрая, как молния, блеснула в голове его. Он довольно долго пожил в Лондоне, чтобы знать, что там самый обыкновенный злодей может совершить святотатство.
Ему представилось, что намерения человека подозрительной наружности, были не совсем чистого свойства, Стефан не был тем доблестным героем, какие выводятся в романах, но он был образованный и благородный человек. А этого совершенно достаточно для того, чтобы отбросить всякое эгоистическое чувство при виде опасности, которая, как ему казалось, угрожала прекрасному незнакомцу. Стефан решился: если будет нужно, оказать незнакомцу помощь. Недолго думая, он последовал за мечтателем.
Мечтатель подвигался вперед медленно. Потом возвращался и опять удалялся, как будто искал такое место, откуда всего лучше можно было наслаждаться звуками нежного отдаленного пения псалмов. Иногда он, подымая голову, смотрел наверх, любуясь верхушками готических колонн, которые были освещены только с одной стороны узкой полосой света. Что ни шаг — ему представлялись новые картины, казавшиеся фантастическими и бесконечно разнообразными.
Стефан долго следовал за мечтателем, но в отдаленных церковных галереях царствовал такой мрак, что за десять шагов нельзя было различить предметов. Поэтому молодой доктор потерял из виду прекрасного незнакомца, и, несмотря на все усилия, нигде не мог его найти.
Тогда Стефан бросился на другую сторону, чтобы задержать человека, намерения которого казались ему преступными, но и тут он не нашел никого.
Положение Стефана было затруднительно. У него оставалось только подозрение и потому нельзя же, основываясь на нем одном, нарушать благочестивую тишину богомольцев. С другой стороны, жизнь человека могла подвергаться серьезной опасности. Что ему делать?
А издали все раздавалось гармоничное пение молящихся, распевавших священные псалмы.
Это пение, доносившееся издали, и тишина, царившая в галереях, яркий свет с одной стороны и мрак с другой, — все это наводило ужас на бедного Стефана.
Между тем мечтатель, не подозревая опасности для себя, которой, впрочем, может быть и не существовало, вошел в часть галереи, где пол покрывался Камышевыми коврами. В коврах и заключалась причина, почему Стефан потерял след мечтателя: они заглушали его шаги.
Здесь церковное пение слышалось уже очень слабо, но зато в высшей степени меланхолической гармонии.
Мечтатель находился в поэтическом настроении. Он сел на скамью. В ту же минуту ему послышался за спиной легкий шум. Он оглянулся, но никого не было. Мало-помалу разнообразные картины опять заняли его восприимчивое воображение.
Мрачная уединенная высокая галерея представилась его воображению в ужасающем виде. Ему подумалось, что в тени громадных колонн могли находиться злоумышленники, и, между тем как там при свете лампад возносились молитвы к Богу, здесь, в тишине и мраке, нечистая сила, может быть, направляла шаги убийц. Звуки религиозной музыки могли, по его мнению, заглушить последние стоны умирающего.
Мысли эти кружились в голове его, когда другой шум, более явственный, дошел до его слуха. Казалось, что-то ползло по камышовым коврам.
Незнакомец сидел неподвижно, но его грезы улетели и умом, возвратившимся к действительности, он начал хладнокровно обдумывать опасность своего положения.
Едва повернув голову по направлению шума, он заметил темную фигуру человека, которая приближалась к нему ползком.
«Этот негодяй как будто узнал мои мысли», — подумал незнакомец, — и хочет убить меня.
Но он не тронулся с места и ждал спокойно; прошло несколько мгновений и человек подозрительной наружности одним прыжком, подобно тигру, бросился вперед… Его нож, верно направленный ударился о спинку скамьи — незнакомец отпрянул с быстротой молнии.
Когда убийца пришел в себя, рука его была сжата, как в железных тисках.
— А-а! — застонал он от боли. — Я думал, что на свете лишь один человек имеет такую ручку!
Он взглянул пристально на незнакомца.
По-видимому, глаза того и другого были привычны к темноте; ибо они узнали друг друга.
— Боб Лантерн! — воскликнул мечтатель.
— Пощадите, ваша честь! — проговорил жалобным голосом убийца, бросаясь на колени. — Я не узнал вас.