Шрифт:
Брин.
Брин Свонсон была девушкой несчастной. Как говорят русские – от слова “совсем”. Ее недавняя подруга Ксения, отзывавшаяся на разухабистое имечко “Ксюха”, – говорила про нее так: “тридцать три несчастья”, а еще – “горе луковое”. Если для Брин тридцать три несчастья – это было понятно и прямо про нее, то почему горе луковое – она понимать решительно отказывалась. Этимология, как говорится, неясного происхождения. В одном российском кинофильме, который Брин смотрела в компании Ксюхи и ксюхиного мужа, фигурировал эдакий “капо” местного розлива, ругавший своих недотепистых бандюганов: “На бильярдном столе яму с говном найдете и в ней утонете”. Тоже про нее. Грустно, но правда. В общем, была девушка Брин несчастлива. Да и девушка ли? Тридцать три года, как ни крути – не совсем и девушка, или, правильнее – совсем не девушка. Как сказано у русских классиков – “молодая была немолода”. Русскую литературу Брин обожала, а с недавних пор с ксюхиной подачи увлеклась российским, а точнее – советским, кино. С субтитрами, английскими, желательно. Без субтитров русская речь для Брин превращалась в поток шелестящих, звонких и раскатистых звуков во всевозможных комбинациях. Когда она приехала в Россию, они втроем: Брин и Ксения с мужем, добродушным сорокалетним пузанчиком Костей,
Тогда и появилась в ее жизни Ксения. Сначала дистанционно, по интернету, через программу “Тичаза”. Выбираешь желаемый для изучения язык, уровень своего владения, свой родной язык, пол своего визави, заполняешь анкету, оформляешь платную подписку, и вуаля – общаешься с носителем, он учит тебя своему языку, ты его – учишь своему. Ничего себе придумано, не так ли? Довольно скоро Брин и Ксюха стали очень близкими подругами, как говорят русские – не разлей вода. Опять: зачем кому-то поливать их водой? Непонятно. Брин немедленно представилась полутемная сауна, в которой пар, слоясь, заполнял все небольшое пространство, а они вдвоем с Ксюхой, стоят, обнявшись, посередине парной. Ксюхины тяжелые груди вдавливаются в мальчишескую грудь Брин, Бринули, как ее называла неугомонная Ксюха. Что выросло – то выросло, как говорят русские. У Ксюхи выросло (и еще как выросло), а вот у Брин нет. Почти полное отсутствие груди было давним и тяжким кошмаром Брин. Она прекрасно знала, что некоторых мужиков такая подростковая конституция буквально сводит с ума, но поделать с собой ничего не могла: стыдно и удушливо комплексовала. А вообще Брин, будучи миловидной и худенькой, нравилась многим мужчинам: высокий лоб, выразительные и умные серые глаза, мальчишеские короткие русые волосы. Но, внешность внешностью, а с мужиками, чтобы хотя бы познакомться, нужно говорить. А вот говорить она с незнакомыми людьми не могла. Совсем. Брин, когда волновалась, заикалась. И чертово это заикание нарастало, как цепная реакция, тем больше, чем больше она волновалась. Заканчивалось это все в самых тяжелых случаях полной судорогой нижней челюсти, правой щеки и шеи, тоже где-то справа, и свинцовой тяжестью пылающего жаром лица. После сочувствующего взгляда потенциального собеседника (”Бедняжка, бедняжка”) Брин хотелось только одного: провалиться сквозь землю, и даже глубже, в Аид, в Лету, реку забвения. И сначала даже с Ксюхой у них не совсем заладилось из-за треклятого заикания, очень уж Брин волновалась поначалу. Но очень быстро стало понятно: волноваться причин нет никаких совершенно, ведь это же Ксюха, родственная душа, ее лучшая подруга, yehoo! И вот эта лучшая ее подруга стоит перед мысленным взором Брин, голая, упирая в бритый бринулин лобок свой, поросший темной порослью холмик, и обнимая пухлыми руками худенькие плечи Брин, а сверху, из полумрака и пара, на них льется прохладная вода.
То, что отношение Брин к Ксении выходит за рамки дружеских, стало ясно через месяц знакомства. После того как Рой, накидав, как колючек, в сторону Бри пустых, глупых, злых и обидных слов (”Тянешь меня вниз, я не могу с тобой “расти”, etc, еtc,), побросал в сумку лэптоп (Ксюха почему-то всегда говорила – ноутбук, почему – опять вопрос), рубахи, джинсы и прочее тряпье, и ушел. Ушел насовсем. Бри осознала внутри себя такую безнадежную и тоскливую пустоту, что оставалось только одно средство одолеть ее – залить спиртным, залить, как напалмом вьетнамскую деревню, выжечь все к чертям собачьим. Посередине увлекательного процесса пришла в нетрезвую голову соблазнительная мысль связаться по видеосвязи вне графика с Ксенией, с которой они тогда только-только начинали прикипать друг к другу, и поплакаться, излить, так сказать, посильно, душу. Ксюха скучала дома одна, и увидев непотребное состояние своей соученицы, решила “догнать” ее по части спиртного. Догнала, и перегнала, пожалуй что. Поплакались, пуская из носа пузыри (Ксюха), посмеялись, один раз в особо смешном месте поперхнувшись и выпустив из ноздрей фонтанчик вина (Брин). Жаловались друг другу: одна на маленькие зарплаты, мужнино пьянство и вообще рутину жизни, другая на стеснительность, граничащую со ступором, невезение в любви и маленькую грудь. Рассказала даже и о том, что долго копила на операцию по увеличению груди, накопила, записалась по интернету на прием в клинику, но, проснувшись с утра в день “D”, с отчеливостью поняла, что ни к какому пластическому хирургу не пойдет даже под дулом пистолета.
Услышав про маленькую грудь, Ксюха немедленно разволновалась и потребовала показать. Бри, почувствовав предательский жар на лице, рассмеялась и пробормотала что-то вроде “ A-аfter you, my lady”…
“Говно вопрос”, – ничтоже сумняшеся, фыркнула Ксюха, и стянула через голову футболку с дыркой подмышкой и веселеньким желтым смайликом посередине, освободив груди, такие шикарные, что у Брин свело от зависти челюсти. Она залпом выпила стакан вина, встала, выскользнула из халата, и откинула его на спинку компьютерного кресла. Села снова в кресло, с вызовом посмотрев на Ксюху. Та, застонав: ”Обожаю”, беззастенчиво запустила руку вниз, вне кадра, и принялась совершать совершенно недвусмысленные движения. Брин, остолбенев, только и нашлась, что начать ”W-w-w-what the fuck are you d…”, но тут у нее в голове что-то щелкнуло, совершенно как электрическое реле, и она с ужасом увидела себя со стороны, как на видеосьемке с камеры дрона, зависшего со стороны ее правого плеча в паре метров выше. Видение это себя со стороны посещало ее в последний раз тогда, во время аварии, когда время, как и сейчас, остановилось совсем, покадрово продвигая реальность вперед: вот она на заднем сиденье машины, вот складывающаяся впереди пополам большегрузная фура, вот вытянутая вперед ее левая рука, пытающаяся отгородиться от этого грузовика, остановить его. Удар. Темнота.
Брин обнаружила себя сидящей перед экраном лэптопа, помотала короткостриженной головой, отгоняя остатки видения. Решилась: “Черт с ним, завтра наглотаюсь снотворного и самоубьюсь. А раз так, нечего мне терять”. Закинув босые длиннопалые ноги на стол, тоже запустила в свою, уже к этому моменту влажную, киску палец. Увидав длинные беззащитные розовые бринулины подошвы, Ксюха пришла в неистовство и прохрипела ”Обожаю!” Все-то у русских крайности: не просто нравится, и даже не просто люблю, а обожаю, мелькнула в голове Брин посторонняя, откуда-то приплывшая мысль. И чего там обожать: еще один комплекс Брин – стопы, ей самой казавшиеся огромными, были, стыдно сказать, восьмого размера. Это какой размер будет на русский манер? О боги, боги. Правда, ступни ее были красивы: узкие, с длинными подвижными пальцами. Рой сходил от них с ума и проделывал с ними в постели такое, от чего даже сейчас Брин покраснела. Фут-фетиш, бывает. У Ксюхи, видно, тоже.
Брин снова помотала головой, отгоняя дурацкие мысли. Попросила Ксюху повернуть камеру пониже, чтобы видеть, что же она там, собственно, делает руками. Увидев обрамленную темной шерсткой влажную ксюхину щель, сама возбудилась чрезвычайно и запустила с беззвучным выдохом палец глубже. Кончили они почти одновременно и сейчас, запыхавшись, откинулись в креслах и посматривали друг на друга – Ксюха с озорством, Брин – с опаской и каким-то огорошенным недоумением. Ксюха как ни в чем не бывало оделась (как с гуся вода, так, кажется, говорят), попрощалась и побежала встречать из школы сына – младшеклассника. Больше Брин и Ксения сексом по интернету не занимались.
План потратить накопленные деньги на путешествие возник через несколько месяцев после оглушительного провала операции “Силиконовые сиськи”. Брин работала фрилансером в сфере компьютерного дизайна, посему от работодателя не зависела и могла взять отпуск хоть на месяц, хоть на два: деньги у нее были. Жила она очень скромно, людей сторонилась, из квартиры почти не выходила, делая покупки онлайн и раз – другой в неделю выбираясь в молл за продуктами. Мысль оставить на месяц осточертевший Лондон прочно поселилась у нее в сознании и не отпускала ни на день. И все чаще и чаще вместо знойных пляжей с белоснежным песком, бунгало, дайкири, коктельных зонтиков и прочей мишуры, перед ее мысленным взором возникала картина, писанная маслом каким-то русским художником: на заднем плане церковь, простая, вроде бы даже деревянная, на переднем дерево с голыми, без листвы, ветвями, в ветвях птичьи гнезда. Снег с проталинами. И небо, высокое, наполненное морозным воздухом, какое бывает только ранней весной. И еще виделось ей лицо Ксении – круглое, широкоскулое, с густыми (соболиными, как русские говорят) бровями, с карими, с огоньком, глазами, и сердце у Брин в эти моменты сбоило, замирало, и где-то внутри в районе диафрагмы сладко царапалась какая-то щемящая грусть и невыразимая нежность. “Я задыхаюсь от нежности”, – пела одна ненормальная русская, от творчества которой Ксюха фанатела. Ведь же про нее, про Брин. И про Ксюху. Ей снова пригрезилось улыбающееся ксюхино лицо, на голове почему-то дурацкая меховая шапка “военного” образца с невообразимой кокардой. Такие шапки, уверяла Ксюха, аборигены на Арбате любят “задвигать” толстым и глупым западным туристам. Без обид, окей?
В этот момент Брин совершенно отчетливо поняла, что поедет в Россию, и купит эту идиотскую шапку, и заставит Ксюху в ней сфотографироваться. А еще Брин поняла, что просто хочет видеть Ксению, не на экране монитора, а вживую, по-настоящему, хочет обнять, прижаться к теплому мягкому ксюхиному телу, вдохнуть ее запах, потрогать нежные губы своими, слушать биение сердца, ощутить всем своим существом ее пульсирующие вены и артерии, вжаться, просочиться в нее, раствориться, распасться на атомы, умереть. Господи боже, паниковала Брин, что со мной творится? Я влюбилась…в женщину? Я влюбилась. В женщину.
Чувство это, пробившись однажды, как хрупкий росток в душе Брин (она теперь твердо знала, где обитает эта самая душа – там, в животе, где -то в районе диафрагмы), росло, набиралось силы, оформлялось, трансформировалось, наливалось нежностью и ревностью. Брин представляла Ксюху в обьятьях этого усатого крепыша, Костика, и ей, Брин, становилось нестерпимо горько, больно, тоскливо. Так тоскливо, что хотелось выть, как воет от холода и безысходности голодный бездомный пес.
Так больше продолжаться не может, решила она однажды: не должна любовь существовать в виртуальном пространстве, это неестественно, нездорово, неправильно. Коли ты человек, так и люби человека, вспомнилось ей. Откуда это, из какого-то советского фильма, кажется. Коли ты человек, так и люби. Человека. Брин человек, из плоти и крови. И Ксения тоже человек из плоти и крови. Может даже, они с ней потомки одного и того же человека. Может, наш пра-пра-пра-пра-пра-пра-дедушка, свирепый рыжебородый викинг, ураганил где-нибудь тысячу лет назад на Руси с каким-нибудь Харольдом Хартрадой, а потом подался на туманный Альбион, ураганить и сеять свое воинственное семя там. Или наоборот – кошмарил сначала англов, а потом осел где-нибудь на Ладоге, и дал многочисленное потомство. И очень легко.
В конце концов, в ней течет кровь воинов, хоть и ослабленная многократно поколениями, цивилизацией, изнеженностью. Она решилась, она сможет, она должна ее увидеть. Дрожащими руками Брин взяла смартфон, пролистала записную книжку, нашла ее номер, добавила в Ватсап. Набрала по-русски:
Привет, Ксюха! Я думаю посешать Россию в ближашее время. Как на счет визит к тебе?
Чуть не выронив телефон из потных от ужаса ладоней, нажала кнопку отправки сообщения. Сердце колотилось, как загнанный зверек. Сообщение прочитано. Тише, тише, маленькое глупое сердечко. Не гони так шумно и быстро кровь, не то ты не выдержишь, разорвешься от страха и напряжения, и я так и не узнаю, что ответит мне моя подруга…любовница. Может, нет ей дела до тощей маленькой Брин, может, у нее дел полно: сын заболел, или муж запил (“Do you know what zapoy means?), или долбаный годовой отчет не бьется (ксюхино выражение, очередная загадка: почему – бьется?), или нет: бухгалтера, кажется, составляют годовой отчет не в конце года, как все нормальные люди, а позже, но все равно, мало ли проблем у тридцатипятилетнего человека? Родители нездоровы, или…тут телефон блямкнул, и высветился ответ: Hooray!!! И танцующий человечек. И праздничная дудка. И торт. И цветы. И что-то еще, кажется, фейерверк. Брин рухнула ничком на кровать, зарыла голову в подушку и от облечгения разрыдалась. Отплакавшись, она рывком села на кровати от пришедшей мысли: постойте-ка секундочку, ведь, наверное, нельзя просто вот так звять и полететь в Россию, нужна виза, еще куча всяких бумаг, бланков и прочей лабуды (ксюхино слово)? Брин бросилась к компьютеру, ввела в браузере: “как получить визу в Россию”, и с ужасом осознала, что перед ней разверзся Персональный Ад Интроверта. “Интроверт, интроверт, интровертище”, – дразнила ее Ксюха. Брин решительно тряхнула головой: “Ничего, я справлюсь. Справлюсь ради тебя, детка”.