Лопе де Вега
Шрифт:
Что до меня, то я хотела исключить из своей работы всякие суждения и осуждения, всякие оценки, кроме эстетических, я хотела попытаться увидеть только то, как настоятельная необходимость, нет, потребность творчества находила свое выражение в неосознанных жизненных стремлениях, в импульсах резких, контрастных, придающих силы. Иногда я по-своему воссоздавала некоторые достоверные эпизоды, которые показывали, как изменялся великий художник, наделенный огромным своеобразием личности и столь же мощным темпераментом творца.
Разумеется, я изучила и использовала ранее опубликованные работы Америго Кастро, Хьюго Реннерта и даже Алонсо Самора Висенте, но по мере возможности возвращалась к источникам, к документам из судебных и муниципальных архивов, из архивов литературных музеев и библиотек. Я тщательнейшим образом изучила переписку Лопе с герцогом де Сесса, а также предисловия к его произведениям,
По возможности я старалась сопоставлять разнообразные источники и использовать эффект «двойного зрения», а не силу воображения. Так, я не стала из излишней осторожности отказываться от описаний эпизодов, по поводу которых мы не располагаем научно обоснованными фактами и надежными источниками, я обращалась к сведениям, содержащимся в различных произведениях, письмах и документах других литераторов, так как мне показалось, что они вполне достойны доверия в силу того, что на протяжении нескольких десятилетий эти люди были знакомы с великим драматургом. Опиралась я также и на данные, содержащиеся в произведениях самого Лопе, ибо и они по той же причине казались мне достойными веры, тем более что самые осторожные и самые скептически настроенные исследователи в отношении автобиографической ценности литературного текста единодушно сходились во мнении, что Лопе де Вега, как никто другой, «изливал», то есть отображал свою жизнь в своем творчестве. Он позволил проявиться своей реальной жизни в своих творениях, отбирая лучшее, и делал он это рукой, сжимавшей перо, и верность этой руки обеспечивалась тем, что она безоговорочно подчинялась точному взгляду человека, наделенного богатым воображением и огромной культурой.
Эта биография также является первой биографией, написанной женщиной, но при этом, само собой разумеется, ее взгляд не претендует на то, что именуют «женским взглядом», и сам автор не страдает склонностью к феминистским идеям. Она всего лишь поставила себе цель представить Лопе де Вега в сиянии славы, достойной масштаба его личности и таланта.
Глава I
ВСПЫШКА ВОСПОМИНАНИЙ. 1562 год
Однажды после полудня при неярком свете зимнего дня 1562 года, шестого года правления чрезвычайно ярого приверженца католической веры, короля Филиппа II, хрупкая худенькая женщина, чей силуэт, правда, был весьма «утяжелен» драгоценной естественной ношей, с большим интересом наблюдала за игрой света и тени на бледных лужах, покрывавших вымощенный каменными плитами двор. Она, без сомнения, задавалась вопросом, откуда взялись эти лужи и эти тени, или мечтала о том, чтобы поймать целый мир в бесконечную сеть этих постоянно меняющихся переплетений отблесков. Она была столь неподвижна, что ее можно было бы счесть «пленницей» какого-нибудь скульптора андалузской школы, пожелавшего увидеть в ней образец, с которого он стал бы ваять героиню сцены посещения Пресвятой Девой святой Елизаветы.
Если бы мы могли пройти сквозь время и проникнуть в те сокровенные помыслы, что порождала в ее головке мысль о неизбежности появления на свет ее младенца, то тогда, быть может, мы смогли бы постичь суть священного закона существования таинственных истоков человеческой гениальности. Когда Франсиска Фернандес дель Карпьо положила руку на оконную задвижку, чтобы открыть окно, в тот же миг ее рука окрасилась в красный, желтый и голубой цвета, как крыло экзотической птицы. Те, кто любит различные символы и придает им значение, те, кто увлекается расшифровкой предзнаменований, могли бы заметить, что в тот миг только ее лицо было освещено лучами заходящего солнца и что ее взгляд жадно вбирал в себя эти последние лучи. О, сколько счастливых предзнаменований для пера и разума!
Если бы мы следом за ней обратили бы свои взоры к уходившей вдаль улице, мы вместе с ней могли бы увидеть перенаселенный квартал около площади Пуэрта-дель-Соль, где несколько горящих факелов отбрасывали круги света на тонкий слой свежевыпавшего снега, который топтали небольшие группы о чем-то тихо шептавшихся людей, проскальзывавших между замерзшими фонтанами по направлению к арке, образованной «Воротами Гвадалахары», и находившихся под защитой башни Луханес.
В синеватых сумерках, создававших странную атмосферу всеобщего соучастия в некоем
Но ее нынешнее спокойствие, однако, пришло на смену самым страшным бурям страстей, точно так, как порядок приходит на смену хаосу. Ибо ничто так не похоже на любовь, как ад, как говорила жившая в то время святая Тереса Авильская. Для людей любовь — источник всех противоречий. Не состоит ли и сама душа из совокупности ужасных ядов, получающихся в результате мгновенной концентрации всех ее сил и всех ее радостей и наслаждений? Первые порывы страсти Франсиски Фернандес дель Карпьо были освящены законом и дали ей священные права; она предпочла потерять дом и имущество, чтобы только не потерять эту любовь. Она отказалась бы даже от солнечного света ради нее! Эти созданные небесами узы предопределили ее судьбу точно так же, как возбуждали в ней приступы неистовой, бешеной темной ярости и праведного гнева, заставившие ее в начале 1562 года покинуть благородный город на берегах реки Писуэрги — Вальядолид, чтобы прибыть в Мадрид, новую столицу королевства, в город, который ее муж, Феликс де Вега Карпьо, влекомый некой навязчивой идеей, а вернее, капризом, избрал в качестве места проживания, покинув семью. Чтобы заглушить терзавшие ее сомнения и вернуть себе законные права, отнятые соперницей-узурпаторшей, Франсиска Фернандес дель Карпьо, очень походившая характером на отважных астуриек, от которых она вела свой род, отправилась в путь ради повторного завоевания беглеца, ибо изречение, гласящее, что несчастье закаляет сильных духом, совершенно справедливо.
Прибыв в город, еще не окруженный толстыми крепостными стенами, которыми позднее одарил его Филипп IV, Франсиска без труда проникла в лабиринт этих узких улочек, где на каждом углу кипели и булькали стоявшие на треножниках огромные котлы, в которых готовились разнообразные яства из бобов, чеснока и лука, привлекавшие своим запахом и дворян, и их слуг; и все эти звуки создавали в этом лабиринте свой особый ритм. Итак, Франсиска прошла по Калье Майор, еще не отличавшейся теми прекрасными пропорциями, которыми она поражает сейчас, и вскоре оказалась на площади Аррабаль, пересекла ее и остановилась, чтобы перевести дух, под портиком большого здания.
Она ступила под сень аркад, где было очень многолюдно, однако же она шла так, словно находилась посреди безлюдной пустыни, хотя ее и толкали со всех сторон, но она никого не видела и ничего не слышала, ибо среди всех голосов и городских звуков прислушивалась лишь к одному голосу — голосу мстительницы-смерти, окончательно погрузившись в приводящие в оцепенение одуряющие размышления и потерявшись в них. Усталость завершила дело и усыпила ее сознание.
Желание, сподвигнувшее Франсиску отправиться в Мадрид, было удовлетворено: она нашла Феликса де Вега Карпьо и одержала победу над своей соперницей, чье имя история даже не сохранила. Последовали примирение и покаяние. И если за чувством ревности раньше все более отчетливо проступала мысль о смерти, то теперь из прощения изливался мощный поток жизненной силы Лопе де Вега, которому предстояло стать «поэтом земным и небесным», «средоточием всех чудес», человеком, которого Сервантес впоследствии назовет «Фениксом человеческого духа и разума» из-за его бесконечной способности к возрождению и обновлению собственного гения; надо сказать, что это прозвище придется как нельзя кстати тому, кто станет счастливым плодом любви, возрожденной из пепла. Итак, для Лопе все началось в атмосфере некоего озарения, предвещавшей всеобщее ликование, в атмосфере грядущего апофеоза.