Лорд Хорнблауэр

Форестер Сесил Скотт

До его слуха донесся громкий оклик с «Порта Коэльи».

— Сэр Горацио! — слышался голос Фримена. — Если мы в ближайшее время не дадим ход, корабли скоро окажутся на мели. Прошу разрешения отшвартоваться и поднять паруса.

— Подождите! — ответил Хорнблауэр.

Он огляделся вокруг: три корабля, сцепленных друг с другом, пленники под охраной — здесь, там и повсюду. Внизу, под палубой, и на «Бон Селестин», и на «Флейме» оставались несдавшиеся враги, возможно, в совокупности их число превышало количество людей, находившихся под его командой. «Флейм» содрогнулся от мощного удара, внизу раздался громкий треск, сопровождаемый криками и стонами. В памяти Хорнблауэра всплыл звук орудийного выстрела, долетевший до него секундой ранее, но не воспринятый

его перегруженным сознанием. Он посмотрел по сторонам. Две уцелевшие канонерки, удерживаемые веслами на расстоянии кабельтова от них, были нацелены носами на группу кораблей. Хорнблауэр подозревал, что они расположились на мелководье, и практически недостижимы для атаки. Над одной из канонерок появилось облако дыма, и снова внизу раздался ужасный треск и крики. Эти двадцатичетырехфунтовые ядра, скорее всего, пронизывают бриг насквозь, его хрупкая обшивка способна противостоять им не более, чем бумага. Необходимость срочно предпринимать какие-то действия засасывала Хорнблауэра, как водоворот затягивает пловца.

— Закройте эти люки, Браун! — приказал он. — Приставьте к каждому часового. Мистер Гиббонс!

— Сэр?

— Позаботьтесь о ваших люках. Будьте готовы поставить паруса.

— Есть, сэр.

— Есть тут кто из марсовых? К фалам. Кто может управляться со штурвалом? Что, никто? Мистер Гиббонс! Можете поделиться одним из квартирмейстеров? Направьте его сюда немедленно. Мистер Фримен! Можете отваливать и ставить паруса. Встречаемся у другого приза.

Еще одно ядро с этих проклятых канонерок ударило в корму «Флейма» прямо под ним. Слава Богу, ветер от берега, и он может избавиться от них. «Порта Коэльи» снова поставила грота-трисель и отошла от «Бон Селестин». Гиббонс присматривал за установкой рейкового грота на люггере, пока шестеро матросов отталкивали его от «Флейма».

— Отходим! — скомандовал Хорнблауэр, когда суда разделились. — Право на борт, квартирмейстер.

Его внимание привлек звук, раздававшийся за бортом. Какие-то люди — мятежники или французы, выбирались через пробоины, оставленные ядрами, наружу, и бросались в море, вплавь направляясь к канонерским лодкам. Футах в двадцати Хорнблауэр увидел седые волосы Натаниэля Свита, стелившиеся по поверхности воды, по мере того, как он плыл. Из всех мятежников он был единственный, кто не должен бежать ни в коем случае. Во имя Англии, во имя службы, он должен умереть. Матрос, стоявший на часах у кормового люка не производил впечатления меткого стрелка.

— Дай мне мушкет, — сказал Хорнблауэр, хватая оружие.

Возвращаясь к поручням, он осмотрел кремень и затравку. Навел оружие на седую голову и спустил курок. Дым ударил ему в лицо, на мгновение закрыв обзор. Когда он смог видеть снова, длинные седые волосы еще виднелись на поверхности в течение секунды, затем погрузились, медленно скрывшись из виду. Свит был мертв. Возможно, где-то осталась старая вдова, которая будет оплакивать его, но это к лучшему, что Свит мертв. Хорнблауэр вернулся к управлению «Флеймом» на его пути к точке рандеву.

Глава 8

Этот малый — Лебрен — уже совершенно замучил его, добиваясь приватной беседы с такой настойчивостью. Ему и без этого было чем заняться: зияющие в бортах «Флейма» пробоины требовали заделки, чтобы корабль смог пересечь Канал, немногочисленную команду «Порта Коэльи» (в которой, кроме прочего, не все являлись опытными моряками), необходимо распределить между четырьмя кораблями (два брига, «индиец», и шасс-маре), и в тоже время, нужно обеспечить действенную охрану более чем сотни пленных той и другой национальности: мятежники должны содержаться так, чтобы исключить любую возможность избежать трибунала. А что хуже всего, ему предстояло подготовить подробный рапорт. Многие могли бы сказать, что последнее — не сложная задача, учитывая длинный перечень успехов, которые должны найти отражение в рапорте: взяты два приза, «Флейм» отбит, большинство бунтовщиков сидят, закованные в цепи, в трюме, а их вожак убит собственной рукой Хорнблауэра. Однако написание всего

этого требовало физических усилий, а Хорнблауэр очень устал. Более того, составление рапорта будет осложнено тем, что Хорнблауэру предстоит пройти весьма извилистым курсом между Сциллой открытого самовосхваления и Харибдой излишней скромности — как часто на лице его появлялась гримаса разочарования при чтении литературных потугов других офицеров! А убийство вселяющим ужас коммодором Хорнблауэром Натаниеэля Свита, хотя оно и достойно войти в анналы морской истории, и хотя с точки зрения дисциплины и долга это был лучший способ покончить с этим делом, в глазах Барбары будет выглядеть далеко не так привлекательно. Он и сам не мог вытравить из памяти воспоминание о том, как седая голова исчезла под волнами, и чувствовал, что Барбара, внимание которой так настойчиво будет привлечено к факту, что он собственными руками (которые, как она говорила, так нравятся ей, которые она покрывала поцелуями) пролил кровь, отнял у человека жизнь, будет испытывать отвращение, омерзение.

Хорнблауэр заставил себя стряхнуть прочь липкую паутину мыслей и воспоминаний о Барбаре и Натаниэле Свите, и понял, что по-прежнему неотрывно и бессмысленно смотрит на молодого матроса, который передал ему от Фримена записку, содержащую просьбу Лебрена.

— Мои наилучшие пожелания мистеру Фримену, и скажите ему, что он может прислать ко мне этого малого, — сказал он.

— Есть, сэр, — ответил матрос, взяв под козырек, и с чувством видимого облегчения, вышел. Коммодор неотрывно смотрел сквозь него в течение, как минимум, трех минут, которые для моряка показались тремя часами.

Вооруженный охранник ввел Лебрена в каюту, и Хорнблауэр стал пристально разглядывать последнего. Он был из полудюжины пленников, которые были захвачены во время визита «Порта Коэльи» в Гавр, и входил в состав делегации, которая поднялась к ним на палубу, принимая их за «Флейм», пришедший сдаваться.

— Месье говорит по-французски? — поинтересовался Лебрен.

— Немного.

— Думаю, намного более, если все то, что говорят о капитане Хорнблауэре — правда, — ответил Лебрен.

— Чем вы занимаетесь? — резко спросил Хорнблауэр, обрывая поток континентального красноречия. Лебрен выглядел молодо, смуглый, со сверкающими белыми зубами, и производил общее впечатление какой-то скользкости.

— Я adjoint барона Мома, мэра Гавра.

— Да? — Хорнблауэр старался не выдать заинтересованности, однако ему было известно, что при имперском режиме мэр такого большого города, как Гавр, являлся важной персоной, а его adjoint- помощник, или заместитель — занимал весьма значимый чиновничий пост.

— Вы должны были слышать о фирме братьев Мома. Она в течение многих поколений ведет торговлю с Америкой — история ее возвышения неотделима от истории развития самого Гавра.

— Да?

— Точно так же, война и блокада в одинаковой степени нанесли невосполнимый урон процветанию как фирмы Мома, так и самого города.

— Да?

— «Кариатида» — судно, которое вы с такой изобретательностью захватили позавчера — могло восстановить благосостояние всех нас. Как вы легко можете себе представить, корабль, прорвавший блокаду, стоит десяти, прибывших в мирное время.

— Да?

— Не сомневаюсь, что господин барон и население города будут в отчаянии из-за того, что корабль был захвачен, прежде чем груз покинул его трюм.

— Да?

Во время паузы взгляды их скрестились, как шпаги дуэлянтов: Хорнблауэр не хотел выдавать любопытство и заинтересованность, которые он испытывал, а Лебрен колебался, стоит ли ему выходить на предельную откровенность.

— Полагаю, месье, что то, что я скажу далее, останется исключительно между нами.

— Я не могу ничего обещать. В действительности, я могу только сказать, что я обязан сообщить все, что вы скажете, Правительству Его Величества короля Великобритании.

— Рассчитываю, что члены правительства, ради их же пользы, не станут разглашать тайну, — колебался Лебрен.