Лорд-обольститель
Шрифт:
— Что он делал в Париже?
— Приезжал по каким-то делам. Он спас Кендалу жизнь. Ты себе и представить не можешь, что тогда творилось. Прусская артиллерия обстреливала Париж, и стена рухнувшего дома упала бы на Кендала и задавила бы насмерть, если бы барон не оказался рядом и не закрыл его своим телом. Барон был ранен, и я ухаживала за ним… а потом, когда осада окончилась, нам удалось покинуть Париж. Мы приехали сюда, потому что нам больше некуда было. Все это очень трудно объяснить…
— И ты совершенно случайно встретила его в Париже в тот самый момент, когда Кендалу угрожала
— Слава Богу, что он там оказался. Если бы он не помог нам и не привез сюда, мы бы никогда не выбрались из Парижа. После нашего отъезда обстановка в городе только ухудшилась. Начались бои на улицах, беспорядки, поджоги. Дом, где мы жили, сгорел.
— Бедная моя Кейт! Я так много о тебе думала. Мне было так одиноко, и я пообещала себе, что как только появится малейшая возможность, тут же увижусь с тобой. И передать тебе не могу, как я обрадовалась, получив твое письмо… хотя оно шло ко мне очень долго.
— Давай я все-таки сварю кофе, — перебила ее я, — а потом еще поговорим.
Мы пили кофе и болтали без умолку. Мне было очень трудно все ей объяснить, и я отлично понимала, что она находит чрезвычайно странным то, что, когда Кендалу грозила смертельная опасность, барон вдруг оказался рядом. Это было совершенно ясно… Отец, конечно же, не сомневался в том, что Кендал — сын барона, и, весьма вероятно, обсуждал эту тему с Клэр. В конце концов, она была его женой…
Понятное дело, она убеждена в том, что барон жил со мной в Париже, и поэтому так осторожно формулирует вопросы, чтобы не поставить меня в неловкое положение.
Затем я пожелала выслушать ее рассказ.
— У меня все по-иному, Кейт, — вздохнула она. — С тех пор как твой отец… ушел, мне было очень одиноко. Казалось, что жизнь окончена. Мы так любили друг друга… с самого начала.
— Я знаю. Ты была прекрасной женой. Он не раз говорил мне об этом. Я так рада, что вы тогда нашли друг друга. Ты стала утешением для него.
— Слабым, пожалуй, — проговорила Клэр. Ее губы дрожали, а в глазах стояли слезы. — Я часто спрашиваю себя, правильно ли себя вела. Видишь ли… я должна была сделать его счастливым… хотя его слепота усиливалась с каждым днем. Но он не мог смириться с этим, Кейт. Его глаза значили для него так много, намного больше, чем для других людей. Ты знаешь, что я имею в виду, Кейт, потому что ты такая же. Он просто не смог принять будущее, погруженное в полную темноту.
— Не вини себя. Ты сделала все, что могла. Я понимаю, что он чувствовал. Отец жил только работой. Никогда не забуду, в каком он был отчаянии, когда рассказывал о том, что его ждет. Я тогда надеялась, что он сможет писать если не миниатюры, которым он посвятил всю свою жизнь, то хотя бы обычные полотна.
— Но он очень быстро терял зрение, Кейт. Еще несколько месяцев, и он бы полностью ослеп. Я так надеюсь, что сделала для него все возможное. И так часто об этом думаю. И терзаюсь мыслями о том, что могла еще что-нибудь сделать… или, быть может, наоборот, сделала что-нибудь такое, чего как раз и не следовало делать…
— Не надо мучить себя, Клэр. С тобой он был намного счастливее, чем до встречи с тобой.
— Я утешаюсь такими мыслями.
— Милая Клэр, ты не должна терзаться. Вспоминай счастливое время, проведенное с ним. Должно быть, это накатило на него внезапно… как грозовая туча. Мне легко себе это представить. Он ведь наверняка почти не спал последнее время… А затем, в момент отчаяния, просто проглотил пригоршню пакетиков со снотворным…
— Именно так это и случилось.
— Ты должна забыть об этом, Клэр.
Она повеселела.
— Я пытаюсь. Хочу забыть. А теперь я должна рассказать тебе вот что… Он все оставил мне, Кейт. Кроме миниатюр. Оставил мне даже дом. Он сказал: «У Кейт все хорошо. Она способна о себе позаботиться. Да и, пожалуй, не захочет возвращаться в Англию». Но миниатюры твои, Кейт. Для сохранности я поместила их в банковский сейф. Мне кажется, они очень ценные, гораздо ценнее, чем думал твой отец. Это ведь целое состояние. Мы много беседовали с ним, и он говорил: «Если Кейт когда-нибудь придется трудно, у нее будут миниатюры. В случае необходимости она сможет продавать их по одной и жить по два или три года с каждой». Он мог быть очень практичен, если речь шла о близких людях. Я надеюсь, ты не против того, что он оставил мне дом?
— Милая Клэр, я этому очень рада!
— Кроме дома у него мало что было. Он отложил немного денег, но ты же знаешь, что ваша семья жила на доходы от его работы. Он оставил мне и дом, и эту небольшую сумму денег. На жизнь мне хватит. Скромную, конечно.
— Значит, ты хоть как-то обеспечена?
Она кивнула.
— Мне хватит. Но я хочу сказать, что Коллисон-Хаус по-прежнему твой дом, Кейт. Я не считаю его своим. Он много лет принадлежал твоей семье. Он твой, Кейт, так же, как и мой, и если тебе когда-либо захочется приехать… Короче говоря, он всегда будет твоим домом…
Так мы беседовали, пока не прибежал Кендал. Его весьма заинтересовала гостья. Я объяснила, кем ему приходится Клэр, потому что он был еще слишком мал, когда она приезжала в Париж, и, конечно же, не мог ее запомнить.
Я была чрезвычайно горда тем, что он очень понравился Клэр.
Вернулась Жанна. Она хорошо помнила Клэр и обрадовалась неожиданной встрече, а той было приятно убеждаться в нашей радости по поводу ее приезда.
Жанна приготовила ужин, и мы все сели за стол, даже Кендал, которому по такому особому случаю было позволено лечь спать попозже.
В Хижине оставалась одна свободная спальня, поэтому с размещением гостьи проблем не возникло. Жанна постелила постель, а я проводила Клэр в ее комнату, нежно поцеловала и пожелала спокойной ночи на новом месте.
Сама же я еще долго не могла уснуть. Приезд Клэр всколыхнул воспоминания об отце. Заново оплакивая его, я пыталась представить себе, в каком состоянии он находился, когда принял решение расстаться с жизнью…
Внезапно меня осенило.
Ведь приезд Клэр решает мою проблему! Я могу покинуть Францию вместе с ней. Вернуться в Коллисон-Хаус и там начать новую жизнь. Если даже я и не смогу обзавестись богатыми заказчиками, у меня будут миниатюры. Я знала их ценность. Некоторые датированы шестнадцатым веком и стоят уйму денег.