Лоргар. Носитель Слова
Шрифт:
— Я услышал тебя, — просто сказал аколит. — Остается узнать, слышат ли тебя Силы.
Это приободрило Найро — пока он некоторое время спустя не обдумал слова отрока более тщательно. Затем невольник выбросил их из головы, поскольку считал, что лишь глупец станет привлекать к себе внимание свыше.
1 10 1
Странствие по Бесплодным Низинам превратилось в тяжкий труд, постоянную борьбу с непрерывно ухудшающейся погодой. Два-три небольших транспортных средства, не выдержав пылевых бурь, разбились или утонули в песчаных заносах. Еще несколько машин и колесниц
Кор Фаэрон гнал караван вперед, нисколько не щадя своих последователей. Пастырь напоминал им о жертвах, на которые пошли пророки, чтобы принести Слово Сил в города Былой Колхиды.
Экспедиция ползла медленно, но безостановочно, поскольку от этого зависело ее выживание. Задержавшись надолго в центре Бесплодных Низин, люди стали бы жертвой надвигающегося урагана Божья Ярость, который, согласно легендам, каждую зиму проносился по внутренним районам пустыни. Чтобы выбраться вовремя, требовалось двигаться каждую явь-главную, поэтому караван прорывался сквозь свирепые ветра, обдирающие кожу вихри и невыносимое пекло. Кор Фаэрон вел себя как одержимый, подобно Капу Вахе из «Притчи о Небесном Ките», но подгоняло его не возмездие, а более чистая цель — обретение праведной мудрости. Так, благодаря защите Сил и собственной стойкости, верующие дождались дня, когда бури стихли и проповеднику открылись вдали белые пики Бритв. За коварными ущельями этого горного хребта лежал мертвый город, именуемый Последним Пристанищем — Саррагеном на языке его давно сгинувших обитателей.
Кор Фаэрон не сообщал пастве о пункте назначения, ибо в мифах и преданиях номадов Сарраген назывался самым дурным из древних поселений; большую опасность представлял только Король-Змий. Утверждали, что из города никто не возвращается, а по его улицам и разрушенным дворцам бродят проклятые души.
И все же пастыря влекло именно туда. В Бесплодных Низинах он не мог наблюдать за звездами, однако не сомневался, что ранее увиденные знамения велят ему отправиться в Последнее Пристанище, чтобы исполнить свое предназначение.
Воодушевленные победой над Божьей Яростью, караванщики быстро преодолевали равнинную пустошь — такую же сухую, как прочие земли Окраины, но безмятежную и плодородную в сравнении с краем, по которому странники пробирались недавно.
1 10 2
Все новые и новые солдаты и рабы обращались к Лоргару если не за указаниями, то за помощью в труде. Прежде пастырь разрешил своему подопечному работать во время бурь и не мог отозвать своего согласия, хотя караван вошел в полосу более мягкого климата.
С тех пор как Кор Фаэрон забрал Лоргара у дикого племени Отвергнутых, минула всего половина колхидского года, но мальчик успел развиться в мужчину — по крайней мере, физически. Ростом он сравнялся с проповедником, а в ширине плеч намного превзошел его. Послушник не уступал в мощи самым дюжим стражникам, за исключением Аксаты, который возвышался над всеми остальными.
Но в умственном смысле Лоргар при всем его колоссальном интеллекте, безупречной памяти и невиданных способностях к языкам оставался ребенком. Его чувства и рассуждения по-прежнему были во многих смыслах невинными, поскольку у него не имелось жизненного опыта, который получали обычные дети в городах или
Он был только подопечным Кора Фаэрона, отданным Силами под опеку пастыря. Но тот, даже сознавая лежащую на нем великую ответственность и понимая, что исполняет священный долг, уже не мог относиться к Лоргару исключительно как к послушнику. он пытался вести себя отстраненно и академично — быть учителем, а не родителем, — но отцовский инстинкт, пробужденный в нем отроком, брал верх.
Кор Фаэрон не желал, чтобы эти «семейные узы» помешали ему дать аколиту достойное образование, поэтому с новыми силами взялся за воспитание приемного сына в духе добродетелей Слова и Истины. Лоргар теперь обеспечивал функционирование и живучесть мобильной церкви; когда у него выдавалась свободная минутка между этими трудами и кратким сном, проповедник заполнял ее уроками.
Но даже их не хватало, что утолить жажду послушника к знаниям или разгладить на его лбу словно бы вечную морщину, углублявшуюся перед каждым новым вопросом.
1 10 3
— Позвольте мне читать самому, мой господин, — попросил Лоргар однажды дремочью, после молитвы, когда они, как обычно, спустились в каюту Кора Фаэрона для изучения очередного святого текста — «Книги Кайрада». За прикрытыми ставнями завывал ветер; мелкие и крупные песчинки шуршали по корпусу, сдирая краску.
— Что, мое чтение тебе не нравится? — сурово спросил пастырь. — Утомился от звуков моего голоса?
— Я не об этом томе, мой господин, — сказал аколит. Он указал на полку, где проповедник хранил особые книги — древнейшие или добытые в самых отдаленных городах. Все они были написаны на чужих старинных языках, и Кор Фаэрон не знал даже их заглавий, не говоря уже о содержании. В свое время пастырь долго изучал цветные вставки, схемы и чертежи в этих книгах, восхищаясь неведомыми рунами и странными предметами, изображенными там, но тексты оставались для него такими же бессмысленными, как сочетания костей, бросаемых вещунами Отвергнутых. — О тех, которые вы не можете прочесть.
— Думаешь, эмпиреи даруют тебе понимание? — высокомерно бросил Кор Фаэрон.
— Я бы хотел попробовать. — Подавшись вперед, как при самой настоятельной просьбе, Лоргар положил руку на колено проповедника: — Пожалуйста… отец?
Слово поразило пастыря, словно удар молнии, — он содрогнулся всем телом, в равной мере от разоблачения и отвращения. На долю секунды Кор Фаэрон преисполнился немыслимой гордости и счастья, окрыленный осознанием того, что его чувства к Лоргару взаимны, что отрок видит в нем не только наставника. Никогда прежде он не ощущал такого эмоционального взлета и поддержки извне.
Но затем пастырь осознал смысл услышанного, и радость сменилась горечью. Сбросив шлепком руку ученика, Кор Фаэрон поднялся. Его охватил жаркий стыд, тут же переросший в гнев. Униженный и разъяренный одновременно, проповедник не мог смотреть на отрока.
— Больше не называй меня так! Во всех делах я твой господин, Лоргар, а ты — мой аколит. — Вспомнив, при каких обстоятельствах послушник использовал это обращение, пастырь решил, что им пытаются манипулировать. Пристыженность уступила место негодованию, и Кор Фаэрон обрушил на отрока неудержимый поток обвинений: — Ты решил, что я поддамся на лесть? Позволю сыну то, чего не разрешаю ученику?