Лошадиные истории
Шрифт:
Из дыма догоравших копен к ним выходили кобылицы с жеребятами.
…Леля провела косяк по гати через старую закамышелую речку, впадавшую в лиман, и вывела на сожженное пшеничное поле, по которому прыскала черная поземка и кружились черные вихри. А навстречу косяку по черной дороге ехала странная повозка. И когда она приблизилась, поняла Леля, что это в тачку, на которой лежали узлы, сундук и стол вверх ножками, были впряжены корова и старая женщина.
Леля придержала лошадь, остановилась и женщина. Она печально посмотрела на избитую, оборванную,
— Видна диточка!.. Шо с тобой?.. Ты вся обраненная…
— По мне «мессершмитты» стреляли… Хотели убить.
— За что?!
— Наверно, чтоб я не угнала лошадей.
— А куда же ты их гонишь?
— В станицу Дольскую, к нашим, — хрипло ответила Леля и закашлялась.
— Та нема уже тут наших! Нимци везде. Хутор наш спалылы. И дида мого убылы. До сестры еду, можэ вона жива.
У Лели сморщилось лицо, ей захотелось заплакать, но она сдержалась.
— А где наши?
— Хто знае!.. Можэ, за Манычем. За лиманом. Да неужели ж ты туда погонишь коней?!
— Дедушка наказал, чтоб сдала лошадей нашим.
— Боже ж мий! Диточка, да ты ж совсем замученная! Поихалы со мной. Хороши кони, да брось их, все одно нимци отнимуть их у тэбэ. У мэнэ коняку забралы. Поихалы со мной, а?
— Не могу… Дедушка наказал сдать лошадей, — упрямо повторяла Леля.
— Ну, тоди вертайся за греблю, и по той стороне гони коней. По-над камышами, по-над камышами в самый лиман, вон к тем, бачишь, трем вербам. Кажуть, там, за Манычем, наши.
Леля молча повернула Лошадию, подтолкнула шенкелями, замахала плетью:
— Назад! Пошли назад! Быстрей! — огрела плетью нерасторопных и поскакала впереди косяка к камышам, к гати.
Закурилась за лошадьми черная пыль. Женщина долго смотрела вслед девочке, плакала. Горячий ветер трепал темный платок, сползший с седой головы.
Колонна мотоциклистов, ощетинившаяся дулами автоматов и пулеметов, прошла по гати через старую закамышелую речку и выехала на скошенный луг, где еще дымились кучи пепла. Между ними лежало несколько трупов кобылиц и жеребят. Колонна остановилась:
— Проклятье! Но где же лошади? — растерянно сказал майор Кроге. — Ведь летчики доложили: маленькая всадница убита! Так где же ее тело?
Капитан Рихтер пожал плечами.
— Если нет тела, значит, она жива и находится вместе с косяком.
Майор Кроге оглядел в бинокль длинную извилистую долину. Она уходила далеко к горизонту и там сливалась с лиманом. На горизонте вырисовывались три вербы.
— Лошади за это время далеко уйти не могли! — сказал Кроге. — Собак вперед!
Из колясок выпрыгнули солдаты с собаками, побежали впереди колонны. Мотоцикл, в коляске которого сидел майор Кроге, поехал в середине. Собаки вскоре взяли след лошадей — он тянулся по долине вдоль камышей.
На острове, глубоко вдававшемся в плавни, у трех верб, бурно разговаривали три всадника: сержант Потапыч и красноармейцы-кавалеристы Кряжев и Григораш.
— Потапыч,
— Мы — разведчики, Кряжев! — сердито отвечал Потапыч. — Мы не должны впутываться в чужие дела и лезть черту в зубы. Понял, Кряжев? Мы должны целехонькие вернуться в штаб полка и выложить данные разведки, которые с таким трудом добыли, понял, Кряжев? И не Потапыч я тебе, рядовой Кряжев, а товарищ сержант!
— Тут дело не простое, Потапыч, товарищ сержант! Кого тут, в глухой степи, выслеживала «рама», а? Не нас же с тобой? За кем гонялись «мессеры», а, Потапыч, товарищ сержант? Мы же разведчики, обязаны разобраться!
— Может, там наши прорываются! Так мы бы провели их через лиман, — сказал Григораш.
— Вы, значит, умники-разумники, а я, по-вашему, дурак набитый! — рассердился Потапыч. — Вы думаете, у меня здесь не болит?! — Он стукнул себя в грудь кулаком. — Сам хочу разобраться, в чем тут дело! Кряжев, айда со мной! А ты, Григораш, оставайся. На всякий случай. И если с нами что-нибудь случится, не встревай, а дуй прямо в штаб. Понял, Григораш?
— Понял, товарищ сержант!
Потапыч и Кряжев выехали на луг к трем вербам. Потапыч вдруг осадил коня и, встав на его круп, посмотрел в бинокль:
— Интересные пироги! Косяк лошадей с жеребятами. Девочка верхом… А ну-ка приглядись. — Он передал бинокль Кряжеву.
Косяк подходил неторопливо, кобылицы кормились на ходу. Лошадия шла впереди, и на ней, согнувшись в три погибели, подремывала Леля. Она никак не могла справиться с нападающей на нее болезненной дремой. После страшного удара о сухую землю во время обстрела с самолетов и вновь пережитого кошмара она как-то странно ослабла, у нее снова почти беспрерывно стала кружиться голова.
— Вот тебе на! — воскликнул Кряжев, глядя в бинокль. — Это же кони нашей племенной конефермы. Лошадия, вожачка косяка, впереди идет, а на ней верхом… На ней Леля! Но почему?!
Бойцы выехали из камыша на луг, стали на пути табуна.
Лошадия остановилась, вытянув шею, настороженно постригла ушами, присматриваясь к ним и принюхиваясь, и заржала приветственно: узнала белоногого коня Кряжева.
Леля очнулась, потрясла головой. Обвела всадников мутным сонным взглядом и не выразила ни удивления, ни радости, увидев красноармейцев, которые неожиданно появились перед ней, и узнав в одном из них Шуру Кряжева, — настолько она была измучена. Качнулась в седле, протягивая руки к Кряжеву:
— Шура, сними меня. Голова кружится… упаду.
Кряжев отдал бинокль сержанту, подъехал ближе, подхватил ее на руки.
— Что с тобой сталось, Леля?! Как ты оказалась с табуном? А где Лукьян Корнеевич? Где остальные?
— Говори громче, Шура, я плохо слышу… Меня бомбами оглушило.
— Это по тебе стреляли «мессеры»? — Голос у него дрогнул.
— По мне… Они хотели убить меня… — Она обмякла у него на руках, засыпая…
— Дело ясное! — сказал Потапыч. — Девочку контузило.