Лоскутное одеяло
Шрифт:
— Здорово, Юрок, дай поцелую тебя в гнилые десны… А это кто? — Верзила бесцеремонно уставился на меня.
— Это моя невеста. Аней зовут, — решительно сказал Юрий и подтолкнул меня под попку ближе к верзиле.
— Чикатило, — отрекомендовался верзила и расхохотался, глядя на ужас в моих глазах, и, развернувшись уже к Юрию, добавил: — Слышь, ну ты быстренок, сразу — опа! — невеста. Я ж тебе звонил с Гавайев только на прошлой неделе, никакой такой невесты в натуре типа не было! Ну что ж, я рад, рад! Хватит тебе байбаком ходить. Хочешь свежий анекдот про нас, про новых русских? Как раз на заданную тему. Один браток говорит другому: «Слышь, Вован, я тут жениться надумал…» — «И чё?» — «Ну, повел невесту в кабак, там показал себя с лучшей стороны: девок из варьете черной икрой намазал, саксофониста заставил выпить литр вискаря прям из саксофона. А на отход перебил из «Макарова» все зеркала». — «И чё она?» — «Знаешь, отказала!» — «Опана!!! А мотив какой?»
— Харэ мою девчонку смущать, — сурово сказал Юрий, слегка нахмурившись.
Мы сели с ним за стол, и я шепнула тихонько:
— А почему Чикатило говорит, что у тебя гнилые десны? Он что, стоматолог?
Юрий так засмеялся, что все сидящие за столом повернули голову в нашу сторону.
— Все, Чикатило. У тебя теперь новое погоняло! Буду тебя Стоматологом звать! — сказал Юрий, а потом наклонился ко мне и сказал тихонечко: — Я понимаю, Ань, ты многое не догоняешь… Это хорошие пацаны, верные, проверенные. Про десны — это поговорка такая с зоны. Чикатило — просто кличка. Его вообще-то Вася зовут. У него жена. Две дочки маленькие, он их обожает. Так что не переживай, нормальный пацан. Только пять сотрясов было. Он только вчера с Гавайев прикатил, сказал — дикая страна, жрать нечего, борща нет, только гамбургеры и хот-доги вонючие. Хоть пожрет здесь по-человечески.
Я не переставала удивляться всему происходящему со мной. Мне казалось иногда, что я вижу себя откуда-то со стороны, что я — это не я. Что я здесь делаю, зачем мне эти люди, какая я невеста и зачем он это говорит? Все произошло так быстро, так странно, что у меня голова просто пошла кругом.
Потом мы ели много мяса, наверное очень вкусного, но мне кусок в горло не лез, потому что я очень волновалась. Юрий все время говорил, что так мало есть нельзя, и подкладывал мне все новые куски. За столом все переговаривались на непонятном для меня своем языке, часто снабжая его многоэтажными конструкциями из матерщины, много смеялись, открывая набитые едой рты.
В конце вечера мы попрощались со всеми, Юрий посадил меня в машину к водителю Коле, а сам еще долго что-то обсуждал с мужиками и отцом. Я видела, как его отец сел в элегантную машину «вольво» темно-синего цвета и взглянул на меня на прощание, приветливо махнув рукой.
«Надо же, какой благородный, интеллигентный у него отец. Был бы и Юрий такой, как он», — мелькнула быстрая мысль у меня в голове.
Юрий залез в машину на переднее сиденье и, развернувшись ко мне, сказал:
— Ну что, первое боевое крещение, считай, прошла. Что-то ты подозрительно всем понравилась, меня это настораживает.
Всю обратную дорогу в Москву Юрий дремал, иногда сладко похрапывая. Коля вел машину очень аккуратно, как будто вышивал на дороге ювелирными стежками.
Когда мы остались у Юрия в квартире, он скомандовал:
— Значит, так. С работы я тебя увольняю. Не переживай, стаж будет идти, трудовая там и останется. Буду тебе платить как нескольким главным врачам. Открою карточку. Знаешь, сколько у вас главный получает? Не знаешь? А я знаю. К деду будешь ездить, когда захочешь, на Коле. Завтра соберешь свои шмотки-обмотки и переедешь ко мне. Ясно?
Я была в шоке. Совершенно не ожидала такого поворота событий.
— А как же мои больные? Егоров и Анисимов из третьей палаты? Мне же им надо доделать курс…
— Так, считай, что я у тебя единственный больной. Вылечишь меня — будет тебе приз. Не вылечишь — вылетишь, как пробка из бутылки. Шутах
Мне стало страшно. Что я буду делать рядом с этим сильным, богатым, но совершенно чужим мне человеком?
— На неделе у меня тут готовит-убирает тетя Вера, хороший такой бабец, так что тебе ничего делать не придется. Чтоб не скучала, пока я на работе, можешь развлекаться, как все бабы наших пацанов развлекаются. Ногти пойди себе нарасти.
— Я не могу ногти, как же я буду делать массаж?
— Ой, правда, а что тебе делать-то в свободное время? Ногти наращивать тебе не надо. Волосы наращивать тоже, губы силиконом накачивать тоже ни к чему. Может, в фитнес-клуб тебя записать? Вообще-то там еще похудеешь. Куда тебе? Можно в спа какую-нибудь ходить, чтобы уж тебе массаж делали, всякие женские финтифлюшки. Вообще-то хорошо, смотри, на тебе одна экономия. Ладно, придумаешь себе какое-нибудь занятие. Давай сделай теперь мне массаж покрепче.
Я сделала ему массаж, и он снова стонал от удовольствия, причмокивая толстыми губами. Ночью между нами опять ничего не случилось, кроме нежных объятий.
…Так я осталась жить у Юрия. Утром рано вставала, кормила его завтраком, провожала на работу. Потом приходила тетя Вера. Она была очень ловкой, быстрой, очень любила Юрия и говорила о нем с плохо скрываемым восхищением. Но меня она почему-то сразу невзлюбила. В самом начале моего житья-бытья в квартире на Тверской я попросила тетю Веру научить меня пользоваться сложной бытовой техникой, с которой раньше никогда не имела дела: с посудомоечной машиной, микроволновкой и стиральной машиной.
— Не надо тебе этого. Каждую учить — курсы нужно открывать, — сердито сказала она, но, увидев мое удивленное лицо, чуть мягче добавила: — У тебя здесь другое предназначение: Юрия Михайловича развлекать, радовать и обихаживать. А кухня — это мое, нечего тебе сюда соваться.
Она демонстративно откладывала в сторонку мое белье, закладывая в стиральную машину только Юрины вещи, и делала массу мелких пакостей, которые так легко сделать, когда на кухне крутятся две хозяйки.
Я ничего не сказала об этом Юре, сама нашла инструкции ко всем приборам и освоила их.
Это оказалось совсем несложно.
Я старалась ускользнуть из дому, когда приходила тетя Вера: ездила к дедушке, готовила ему еду, стирала, убирала. Мне очень его не хватало, я скучала. Только дома, в Бирюлеве, рядом с дедом, я чувствовала себя в своей тарелке.
Иногда я ходила в церковь и ставила свечки Богоматери и Серафиму Саровскому.
Он чем-то внешне напоминал моего дедушку, и я разговаривала с ним, как с добрым наставником. Если у меня появлялись неподотчетные деньги, то старалась дать их на храм и нищим.