Лоскутное одеяло
Шрифт:
— Ну что, ты в шоке? Получше, чем в твоем Бирюлеве? — Он самодовольно хохотнул, закуривая «Парламент». — Давай, давай, приходи в себя. Красивые дрова в жизни не самое главное, хотя на баб, конечно, поначалу производят впечатление… Сделаешь свой знаменитый массаж старику, разомнешь перебитые кости?
— Да какой же вы старик, вы еще вполне молодой, — подбодрила я его.
— Может, ты голодная? Выпьешь чего-нибудь с дорожки? Джин, текила, мартини?
— Я не голодна и не пью.
— Ах да, я забыл, что все медсестры — наркошки. Могу предложить курнуть приличную травку. Или кокс. Отличнейший, между прочим.
— Не курю и наркотиками не балуюсь, — отчеканила я строго.
— Чё, болеешь?
— Да нет, просто мне это не нравится. Зачем себя травить? Тело — это божественный подарок, храм, зачем его осквернять…
— Ой, загнула… Храм… Ха-ха-ха… Такого я еще не слышал, юная проповедница… Проповедниц в этой квартире точно еще не было… — Он захохотал во весь голос и закашлялся от смеха. — Ха, здоровой хочешь помереть? А знаешь, мне один пацан рассказывал, что грешники к Богу ближе.
— Как это? — удивилась я.
— А смотри, Анютка, Бог на небесах держит каждого человека с помощью особой струны. Если человек согрешил, струна рвется, Бог снова связывает ее, делая узелок, — и так она становится короче, а человек — ближе к Богу. Кто снова грешит и кается, тот постоянно укорачивает струну — и с каждым новым узелком становится все ближе к Богу. Ну чё, прикол? — Он снова захохотал низким, прокуренным голосом.
— Прикол, — согласилась я.
— Да что ты такая серьезная, не пойму? Ты хоть смеяться-то умеешь? Или ты Тим Талер — проданный смех?
— Я не понимаю, о чем вы говорите…
— Ладно, придется тебя как-нибудь в цирк сводить, что ли. Вот что значит ничего не пить! Не пьют только хворые и подлюги…
— Я тоже могу рассказать прикольную историю, можно?
— Ну конечно, валяй, — оживился Юрий.
— Один человек очень хотел достичь просветления. Он был очень способный и решил во что бы то ни стало попробовать наркотики. Так он хотел достичь особого мистического состояния — как он говорил, «рискнуть, ибо научиться чему-то можно только путем проб и ошибок». Тогда его Учитель рассказал притчу о гвозде и шурупе: «Как определить, что взять для доски — гвоздь или шуруп? Загони гвоздь в доску. Если доска треснула, значит, нужен был шуруп. Но доска-то уже треснула». Прикол?
Юрий почесал затылок и передернул бычьей шеей.
— Что-то больно мудреное, откуда выковыряла такую историю? Переходи в наркологию работать. Могу устроить. Шутю. Ладно, раз ты такая шибко умная и ничего не хочешь, то пойдем делом заниматься. Давай разомнешь меня как следует.
Мы расположились в кабинете, где стояла высокая кушетка, очень удобная и как будто специально приспособленная для массажа. Итак, начинаем. Юрий Михайлович быстро сбросил халат и расположился на кушетке. Я глубоко вдохнула, руки загудели и стали горячими. Я дотронулась пальцами до его широкой спины. Ткани у него были очень плотные, мощные. В мои руки широким потоком шла энергия агрессии и боли, раздражения и ненависти. Это была энергия больного, нарушенного ветра вместе с неравномерным, жарким огнем. Я этого ему, конечно, не говорила, а то подумает, что я совсем пыльным мешочком по голове стукнутая, просто делала для себя выводы. Ветер надо было перераспределить и чуть-чуть погасить бушующий огонь. Для меня это было совсем несложно: добавить немножко энергии упорядоченной сухости и чуть-чуть мудрости энергии воды. Я совершенно перестала бояться и решила, что он действительно позвал меня для обычного сеанса массажа. Работать мне было очень удобно, поэтому я превзошла саму себя. Сеанс продолжался около двух часов. Энергии сильно поменялись и перераспределились в теле. Юрий разомлел под моими руками и только покряхтывал от удовольствия, периодически впадая в сладостную дрему.
— Ну, удружила, молодец. Сильная ты, не ожидал! — сказал он уважительно, поднимаясь с кушетки. — А теперь моя очередь делать тебе массаж…
«Ну что ж, получу еще один шприц, перетерплю, раз так надо… Отделаться поскорее, и — домой», — мелькнуло в голове. Я непроизвольно тяжело вздохнула.
— Да не смотри ты так затравленно, я же не зверь какой-нибудь… Для секса я бы давно снял какую-нибудь здесь, под боком, на Тверской… Больно надо мне было бы из-за этого твоего главного напрягать, сама-то подумай. Я, может, жениться на тебе захочу… Всю жизнь мечтал о сироте, так что шансы у тебя велики. Тещ смерть как не люблю, — хохотнул он.
Юрий взял меня за руку и открыл дверь в огромную ванную комнату, наполненную сказочно-прекрасными косметическими ароматами. Размеры ванной были такими же, как и размеры нашей с дедушкой комнаты. В углу, подсвеченная розовым светом, пузырилась вода в огромном джакузи.
— Ань, я тебя только искупаю… А то ты очень уж грязная…
Я изумленно и с ужасом посмотрела на свое отражение в большом зеркале и окончательно смутилась.
— Я чистая…
— Помыться лишний раз никогда не вредно, — сказал он назидательным голосом и расстегнул пуговицы на моей блузке. Он раздел меня сам и вытащил шпильки из пучка. Мои волосы каштановыми волнами упали до пояса, прикрыв наготу. Он отошел на некоторое расстояние и осмотрел меня с ног до головы. — Е…тать, Афродита, блин… — похвалил он меня восторженно, как мог.
Юрий помог мне забраться в джакузи. Вода была теплой и приятно действовала на тело, я медленно расслаблялась. Мне казалось, что я сплю и вижу сон, так нереально было все происходящее. На всякий случай я слегка себя ущипнула, так делают все герои в кино, когда попадают в волшебные и фантастические истории. Потом Юрий вышел и вернулся с огромной охапкой роз. Он срывал их лепестки и бросал в воду.
— Не надо… Так их жалко… — слабо протестовала я.
Он как будто не слышал моего пищания. Постепенно вся поверхность воды покрылась розовыми лепестками. Потом он снова вышел и вернулся с большим арбузом, разрезанным на две части, и серебряной десертной ложкой. Он забрался ко мне в воду и стал вычерпывать мякоть арбуза ложкой и кормить меня, не забывая и о себе. Потом Юрий отбросил все, что осталось от арбуза, в сторону и сделал мне массаж ступней. Мне было неловко и щекотно, но приятно.
— Ну что, приятно? — спросил он довольно. — Не страшно?
Я помотала головой, и Юра продолжил.
Потом он вытер меня пушистым белоснежным полотенцем и на руках отнес в кровать.
— Чё легкая такая, пух-перо? Надо тебя откормить как следует, — сказал он озабоченно.
Он уложил меня в постель на шелковые черные простыни, которые необычно было ощущать кожей, и нежно поцеловал каждый сантиметр моего тела. «Сейчас-то все и начнется», — тоскливо подумала я, однако ничего не началось. Юрий обнял меня, как плюшевую игрушку во сне обнимают дети, и, слегка похрапывая, заснул. Во сне его лицо стало совершенно другим, оно расслабилось, и пухлые губы стали по-детски беззащитными, как у моего любимого в детстве резинового пупсика. Я лежала тихо, боясь пошевелиться, и думала о том, что мне, наверное, снится сон. Я лежу в позолоченной кровати, на шелковых простынях в квартире на Тверской улице… Мне все это снится — джакузи, розы и эта квартира. Как странно! Как груб был со мной интеллигентный якобы Алексей Смирницкий, не пожалел меня, не пощадил, еще и обругал «ледяной бабой». А этот… Он же бандит и должен быть грубым и безжалостным. А он — нежный, романтичный, трепетный… Как странно! Нет, так не бывает.
Надо ехать к себе. Хватит спать. Я попыталась осторожно высвободиться из его объятий, но он тут же проснулся.
— Куда это ты собралась на ночь глядя? — спросил сердито.
— Домой пора.
— В Бирюлево свое попрешься? Нет уж, считай, что я тебя похитил. Что тебе там, медом намазано, в Бирюлеве? Поспишь у меня спокойненько, я приставать не буду. Только пожрем чего-нибудь вместе — и байки.
— Я не могу остаться.
— Аргументы, мадемуазель?