Лотерея [Подтверждение]
Шрифт:
Он казался хаотичным смешением автомобилей, людей и зданий. Все его жители двигались с поразительной целеустремленностью, вот только их цели были абсолютно загадочны. Автомобилисты носились здесь с немыслимой в Джетре скоростью, резко тормозили и резко рвали с места, поворачивали на двух колесах, с оглушительным визгом покрышек, и непрерывно гудели. Дорожные знаки на двух языках не придерживались никакой очевидной системы, было даже не заметно особого стремления к их взаимосогласованности. Не в пример чопорным эмпориумам Джетры здешние магазины были настежь открыты миру, их товары яркой многоцветной пеной выплескивались наружу, едва не под колеса проносящихся мимо машин. Везде валялись пустые бутылки и коробки. Люди принимали солнечные ванны, лежа на газонах, привалившись
Все это я увидел и, сколько мог, впитал за немногие минуты, проносясь по улицам в немыслимой, какие встречаются только в кино, машине. Это был огромный допотопный седан, густо покрытый пылью и засохшей грязью, с ветровым стеклом, сплошь залепленным дохлыми насекомыми. Его широкие, обтянутые искусственным мехом сиденья были слишком мягки, чтобы быть удобными; ты утопал в них с неприятным ощущением избыточной, приторной роскоши. В облицовке машины соседствовали потемневший хром и шелушащаяся фанера, внутренняя сторона ветрового стекла была плотно заклеена фотографиями женщин и детей. На заднем сиденье мирно спала собака, из включенных на полную мощность динамиков рвались визги и вопли какой-то поп-группы. Водитель крутил баранку одной рукой, другую он высунул в окошко и хлопал ею по крыше в такт музыке; машина проходила повороты, лязгая подвеской и сильно раскачиваясь.
Город поражал своим беспечным безразличием ко многому, что я считал само собой разумеющимся: покою, безопасности, правопорядку, заботе об интересах ближнего; он словно находился в вечном раздоре с самим собой. Шум, пыль, жара, яркий свет; город тесный и крикливый, вздорный и неопрятный и — до предела заряженный жизнью.
Однако я не ощущал ни тревоги, ни страха, ни даже возбуждения, разве что интеллектуальное. Не скрою, у меня перехватывало дыхание от бешеной гонки, устроенной таксистом, но нужно учесть и более широкий контекст. В Джетре такой водитель мгновенно попадет в аварию либо его остановит полиция, однако в Мьюриси-Тауне все находилось на одном уровне хаоса. Я словно некоторым образом угодил в другую вселенную, в такую, где все параметры реальности заметно выросли: шумы стали громче, цвета — ярче, толпы — гуще, жара — сильнее, время неслось быстрее. Меня охватило странное, как во сне, ощущение отрешенности. Здесь, на Мьюриси, никто и ничто не причинит мне вреда, потому что я нахожусь под защитой опасного хаоса нормальности. Такси не разобьется, эти ветхие здания не обрушатся, никто из этой уличной толпы никогда не попадет под машину, потому что мы находимся в зоне более острого отклика, зоне, где обычные будничные беды просто никогда не происходят.
Это было веселое, головокружительное впечатление, и оно мне говорило, что я выживу здесь лишь в том случае, если приспособлюсь к местным законам. Здесь я мог делать такие вещи, на которые никогда не решился бы дома. Трезвое, ответственное поведение оставалось в прошлом.
Так что, стоя перед конторой Лотереи Коллаго, терпеливо ожидая, пока мне откроют дверь, я испытывал лишь самые первые схватки этого нового осознания. Прежде, на корабле, я лишь искренне претендовал на восприимчивость ко всему новому, а в действительности все еще находился в защитном пузыре своей собственной жизни. Я носил при себе все свои взгляды и надежды.
Залязгал ключ, и половинка двери распахнулась.
Девушка смотрела на меня и молчала.
— Меня зовут Питер Синклер, — представился я. — Мне сказали, чтобы я шел сюда, как только сойду на берег.
— Заходите.
Она чуть посторонилась, пропуская меня в помещение; стараниями кондиционера там было настолько холодно, что я тут же начал чихать.
— Мне сообщали о Роберте Синклере, — сказала девушка, подходя к своему столу. — Это вы?
— Да. Я не использую свое первое имя.
Моим глазам потребовалось какое-то время, чтобы привыкнуть после улицы к относительно темному помещению, и лишь теперь, когда девушка повернулась ко мне лицом и села за стол, я заметил, что она очень похожа на Матильду Инглен.
— Садитесь, пожалуйста, — сказала девушка, указывая на кресло для посетителей.
Я аккуратно, с уймой совершенно ненужных телодвижений, уложил рядом с креслом свой саквояж и лишь потом сел; за эти мгновения мне удалось хоть немного взять себя в руки. Дело в том, что она не просто походила на Матильду, а походила поразительно! Не то чтобы в мелких подробностях, но и цветом волос, и прической, и фигурой, и формой лица. При непосредственном сравнении их сходство могло бы оказаться и не столь очевидным, но последние дни передо мною все время стоял зрительный образ Матильды, и не мудрено, что теперь, встретив эту девушку, я испытал некоторое потрясение. Ее сходство с той Матильдой, какую я помнил, было безукоризненным.
— Меня звать Сери Фултен, я являюсь здесь представителем Лотереи, — говорила девушка. — Мне поручено оказать вам всю возможную помощь и поддержку, вы можете обращаться ко мне с любыми…
Я благополучно пропустил всю эту корпоративную болтовню мимо ушей. Девушка в точности соответствовала порядкам и стандартам своей фирмы: на ней была ярко-красная униформа из короткой юбки и пиджака, уже виденная мною на сотрудницах Лотереи в джетранской конторе, одежда того сорта, какую носит персонал гостиниц, транспортных агентств и фирм по прокату автомобилей. Не то чтобы полный ужас, но несколько безвкусно, а также бесполо и лишено какого бы то ни было национального колорита. Единственной индивидуальной чертой был маленький значок на лацкане. Ухмыляющееся лицо известного поп-идола.
Мне она понравилась, но так оно, в общем-то, и было положено. На это был нацелен корпоративный образ. Кроме того, не нужно забывать о ее сходстве с Матильдой.
— Так вы что, сидите здесь ради одного меня? — спросил я, когда она смолкла.
— Кто-то же должен. Вы опоздали на два дня.
— Вот уж даже и не догадывался.
— Ничего, все в порядке. Мы связались с судоходной компанией и заранее все выяснили. Я не сидела здесь сиднем два дня.
Я решил, что она примерно моего возраста и либо замужем, либо просто с кем-нибудь живет. По нашему времени отсутствие кольца не значит ровно ничего.
— Вот, возьмите, — сказала девушка, протягивая мне фирменный буклет, сшитый по краю белой пластиковой пружинкой. — Там все, что нужно знать про процедуры.
— В общем-то, я не то что бы окончательно решил…
— Тогда тем более прочитайте.
Я покорно раскрыл буклет. Сперва там шли глянцевые фотографии клиники, а потом печатный текст, длинный набор вопросов и ответов. Буклет дал мне удачный повод отвести глаза от девушки. В чем, собственно, дело? Я что, вижу в ней Матильду? Потерпев неудачу с одной женщиной, тут же нахожу другую, более-менее похожую, и переношу свое внимание на нее?
С Матильдой я всегда чувствовал, что это ошибка, но все равно продолжал за ней бегать, она же, как девушка умная, ловко от меня ускользала. А что, если это действительно была ошибка, если я ошибочно принимал Матильду за кого-то другого? Что, если я наперекор причинности принимал Матильду за вот эту самую девушку, представительницу Лотереи?
Пока я делал вид, что разглядываю фотографии, Сери Фултон раскрыла канцелярскую папку, надо думать — мое досье, и не столько спросила, сколько констатировала: