Лотерея [Подтверждение]
Шрифт:
— Я хочу, я должен тебе это прочитать.
— Прекрати эту пытку! Я же все-таки в своем уме… Ты не написал ничего, ничего!
— Это я так себя определил. В прошлом году, когда уезжал из города.
— Питер, ты что, всерьез? Там же вообще ничего не написано!
Я раскинул потрепанные листы по кровати, как фокусник — колоду карт. Слова, история моей жизни, определение моей личности — все это лежало передо мной. Я видел строчки машинописного текста, обильные поправки и примечания, вставки и вычеркивания. Черный шрифт,
— Питер, но там же ничего нет! Ну пойми ты наконец, что это пустая бумага!
— Да, но…
Глядя на раскинутые веером страницы, я вспоминал прошлый год, Эдвинов коттедж, свою белую комнату.
Эта комната достигла состояния высшей реальности, глубочайшей истины, истины, превосходящей все буквальное бытие. Вот то же и с моей рукописью. Все слова были здесь, неизгладимо запечатленные на бумаге, в точности так, как я их писал. Но для Грации, посторонней создавшему их разуму, они не существовали. Я написал их и не написал.
Повествование было здесь, а слов не было.
— На что ты там смотришь? — отчаянно выкрикнула Грация. Ее левая рука крутила одно из колец, надетых на правую.
— Я читаю.
Я как раз нашел страницу, которую хотел ей показать: эпизод седьмой главы, когда я приехал в Мьюриси-Таун и впервые увидел Сери. Аналог нашей собственной встречи на острове Кос в Эгейском архипелаге. Сери у меня работала в представительстве Лотереи Коллаго, в то время как Грация проводила в Греции отпуск; Мьюриси-Таун был большим, шумным городом, в то время как Кос — это крошечный порт. События отличались, но в них была высшая правда ощущения. Грация должна их узнать.
Я отделил эту страницу от остальных и протянул ее Грации. Грация положила ее на кровать. Вверх ногами.
— Почему ты на нее не смотришь? — удивился я.
— Что ты хочешь со мною сделать?
— Я просто хочу, чтобы ты поняла. Прочитай, пожалуйста.
Она схватила страницу, скомкала ее и швырнула в дальний угол комнаты.
— Я не умею читать пустую бумагу!
Ее глаза увлажнились, она дергала кольцо, пока то не соскочило.
Осознав наконец, что ей не под силу такой скачок фантазии, я ласково спросил:
— Хочешь, я тебе объясню?
— Не говори, ничего не говори, с меня уже достаточно. Ты что, совсем переселился в какой-то придуманный мир? И что еще ты придумаешь? Да ты хоть понимаешь, кто я такая в действительности? Тыпонимаешь, где ты находишься и что ты делаешь?
— Тут нельзя прочитать слова, — пояснил я.
— Да тут и вообще ничего нет. Ни-че-го.
Я встал с кровати, подобрал скомканную страницу, разгладил ее, как мог, и вернул на прежнее место. Затем я собрал разложенные по кровати листы в привычную толстую пачку.
— И все же ты должна это понять.
Грация опустила голову и закрыла глаза ладонью. Я услышал, как она пробормотала:
— И ведь опять, опять то же самое.
— Что то же самое?
— Так не может продолжаться, ты должен это понять. Ничего не изменилось, ровно ничего.
Грация промокнула глаза бумажной салфеткой и выскочила в прихожую, оставив в пепельнице дымящуюся сигарету. Я слышал, как она подняла телефонную трубку и набрала номер. Потом звякнула опущенная в прорезь монета. Хотя она говорила тихо, я разбирал все сказанное:
— Стив?.. Да, это я. Ты можешь приютить меня сегодня?.. Да нет, со мною все в порядке, честно. Только на сегодня… Да, он вернулся… Я не знаю, что с ним случилось… Все в полном порядке… Нет, я сяду в метро… Со мною все в порядке, честно… Через час? Спасибо.
Я встал, и тут как раз она вернулась в комнату. Она затушила сигарету и повернулась ко мне. Похоже, она уже взяла себя в руки.
— Ты слышал, о чем я говорила?
— Да. Ты едешь к Стиву.
— Утром я вернусь. Стив забросит меня по пути на работу. Ты еще будешь здесь?
— Грация, не уезжай, ну пожалуйста. Я не буду говорить о своей рукописи.
— Послушай, мне просто нужно немного успокоиться, поговорить со Стивом. А ты меня взводишь. Я не ожидала, что ты так быстро вернешься.
Грация ходила по комнате, складывая в сумочку сигареты, спички, какую-то книгу. Она достала из шкафа бутылку вина, а затем прошла в ванную. Минуту спустя она уже стояла у двери из спальни в прихожую, проверяя сумочку, лежат ли там ключи. На ее руке висел полиэтиленовый мешок, содержавший, как я догадался, косметичку и ту самую бутылку вина.
— Не могу в это поверить. — Я тоже вышел в прихожую и загородил ей дорогу. — Почему ты от меня убегаешь?
— А почему тыот меня убежал?
— Я все время пытаюсь тебе это объяснить.
Грация вела себя очень спокойно, но явно боялась посмотреть мне в глаза. Я понимал, что она изо всех сил старается держать себя в руках; в прежние дни мы проговорили бы до полного изнеможения, затем легли бы в постель, занялись любовью, а утром все пошло бы по новой. Теперь она четко выполняла заранее составленный план: телефонный звонок, быстрый отъезд, бутылка вина.
Она стояла и ждала, чтобы я ее пропустил, а в действительности была уже не здесь, а на полпути к метро.
Я взял ее за руку. Она взглянула на меня, но тут же снова отвела глаза.
— Ты меня еще любишь? — спросил я.
— Ну как ты можешь задавать такие вопросы? — спросила она. Я молчал, намеренно нагнетая атмосферу, — Ничего, Питер, не изменилось. Почему я пыталась покончить с собой? Потому что я тебя любила, потому что ты меня не замечал, потому что жить с тобою было невозможно. Я не хочу умирать, но иногда я срываюсь и теряю всякий контроль над собой. Я боюсь, что ты снова меня доведешь. — Грация глубоко вдохнула, но вдох получился прерывистым, и я понял, что она еле сдерживает слезы. — Внутри тебя есть что-то такое, до чего я не могу дотронуться. Больше всего это чувствуется, когда ты уходишь в себя, когда ты говоришь о своей долбаной рукописи. От этого вообще умом можно тронуться!