Лотерея "Справедливость"

Афлатуни Сухбат

Ручка остановилась. Стоит писать, что он ответил?

Зазвенел мобильник. Номер Билла.

“Алекс? Слушай внимательно. Только что забрали Акбара. Куда? На пляж! Спокойно, не дергайся; может, отпустят... Сатурн пока не трогают, работаем как раньше. Короче, нужно поговорить. Соат у тебя? Спит? Пускай спит. Сейчас за тобой Батыр заедет, поужинаем”.

Голос исчез.

Мобильник лежал на ладони. Алекс вдруг почувствовал острую боль от шипов, как будто она его, наконец, догнала.

...А голубого зайца он швырнул ей в лицо.

...“Спра-вед-ли-во-сти!” —

скандировали люди, когда он выходил вечером из офиса. И трясли плакатами. “Кто вернет мне мою сестру?” — было написано на одном плакате. Лицо было похоже на лицо Соат. Или ему показалось?

Как же так получилось с Акбаром?

...А недавно звонил отец и рассказывал, что стал выращивать цветы. “Да, да”, — говорил Алекс. От слова “цветы” его мутило. “Расскажи лучше про картошку”, — перебил он отца. “А? Картошку... какую?”. “Обыкновенную!” — крикнул Алекс и вдруг испугался, что отцу уже шестьдесят два года и может в этот момент в его организме происходят какие-то неизлечимые, смертельные процессы... К счастью, отец ничего не понял и продолжал говорить о цветах и подорожавшем навозе.

Около подъезда сигналил Батыр.

Диалог второй

А л е к с. Б и л л.

Б и л л (поглаживая пальцем скатерть): Я уже заказал для вас греческий салат и курицу по-тайски с рисом. Выпивку можете заказать сами. У них неплохие белые вина.

А л е к с: Что с Акбаром?

Б и л л: Советую заказать “Ок мусалас”, полусладкое. А “Мону Лизу” не советую — чистый портвейн. Жаль, не завозят венгерские, итальянские вина... Не нервничайте, Алекс, не суетитесь. От правильно подобранного ужина зависит, каким у вас будет следующий день. Да-да. Вы случайно не помните меню Тайной Вечери? Ну, что они там ели?

А л е к с: Не помню... Вино. Хлеб?

Б и л л (весело): Вот именно, вино и хлеб. И какой результат? В ту же ночь ученики в Гефсиманском саду, вместо того чтобы бодрствовать, заснули. Потом Петр отрекся...

А л е к с: Скажите еще, что Иуда предал тоже из-за... ужина.

Б и л л: Кто знает... Кто знает... Хлеб, вино. Что вы можете сказать об израильских винах? Правильно, ничего. И даже не слышали о них. Ни с греческими, ни с итальянскими не сравнить. Не тот воздух, почва... Плутарх, который, кстати, был современником Христа, прекрасно понимал важность ужина. И того, что за ужином пить. Да-да. Два сочинения этому посвятил, не поленился. Не читали? Почитайте. Правда, никакой религии Плутарх после себя не оставил, не оставил...

А л е к с: Билл, вы — верующий?

Б и л л: Я — больше, чем верующий... А вот и официант с греческим салатом.

О ф и ц и а н т (нежно ставя салат на скатерть): Пить что-нибудь желаете?

А л е к с: Да. Минеральную. Без газа!

Б и л л (с улыбкой): Ну-ну.

Официант уходит.

Б и л л (медленно пьет вино): Что, Алекс, сильно вас Соат достает?

А л е к с: Вы меня за этим пригласили? Это мое личное дело.

Б и л л (примирительно): Алекс, Алекс... Конечно, личное. Только вот... (наклоняясь через стол к Алексу, тише). Только вот опыты с человеческой психикой — это вы тоже вашим личным делом считаете?

О ф и ц и а н т (подходя): Курочка... в соевом соусе, по-тайски.

Ставит перед Алексом, уходит. Лоб Алекса покрывается мелкими каплями пота.

Темнота.

В темноте зеленели листья. Некоторые были просвечены фонарем и казались ярко-серыми. Под фонарями, дыша весенним воздухом, шли люди с детьми и мусорными ведрами. Им навстречу шли люди без детей и с пустыми ведрами. Дети бегали и пытались поймать мусорного котенка, чтобы помучить и напоить молоком.

Медленно поднимался месяц.

Создатель бомбы просматривал папку с надписью “Лотерея Справедливость”.

Все становилось ясно. Он сам виноват. Те десять дней, пока он жил у Алекса, его расслабили; он опьянел от неожиданного уюта, опьянел от Алекса, как стареющие родители пьянеют от своих молодых детей и внуков.

У Алекса было лицо тридцатилетнего вундеркинда. Он все понимал и оставался при этом ребенком. Обаятельным, бестолковым, циничным. По ночам Алекс разговаривал во сне, жаловался в международный суд и сбрасывал с себя одеяло.

Создатель бомбы шел в комнату Алекса, укрывал его. “Восторжествует?” — кричал Алекс, дрыгая ногами. “Восторжествует...” — тихо обещал Создатель бомбы и смотрел, как Алекс, успокоившись, улыбается, поворачивается на бок и укладывает ладонь под щеку.

Почему бы Алексу не жениться, не стать отцом, думал Владимир Юльевич, возвращаясь в детскую, и чувствовал во рту кисловатый привкус зависти.

В один вечер, когда они сидели на кухне, пили чай и вспоминали детство и больницы, Владимир Юльевич вдруг рассказал Алексу о своем увечье. Неожиданно для себя, быстро, сухими медицинскими словами.

Да, на производственной практике, в лаборатории. Да, несчастный случай. Да, врачам не удалось сохранить ему... Да, у него не может быть семьи... Да, поэтому сразу после окончания аспирантуры он бежал из Питера, с направлением в Ташкент в кармане пахнущего химчисткой пиджака...

Создатель бомбы закрыл лицо руками. “Зачем я ему это рассказал?” — думал Владимир Юльевич.

Алекс, уже довольно пьяный, сидел и испуганно хлопал глазами. Обаятельный, бестолковый Алекс. Его сюрреалистический сын.

Нет, Алекс, конечно, не причастен. Наоборот, от Алекса он узнал немало интересного о Лотерее. Рассказ Митры о вирусах, например. Особенно заинтересовал этот Билл. Бывший психолог? Интересно... Значит, говорите, бывший? На следующий день Создатель бомбы уже выходил из интернет-кафе, возбужденно потирая руки. Экс-психолог “наследил” на нескольких научных сайтах. Была даже вывешена одна его статья.

Исследователь измененных состояний сознания. Однако!

Так же, через Алекса, Владимир Юльевич установил, с какого времени Билл поселился в Ташкенте. Полгода назад. Сопоставил. Все сходилось. С этого времени он чувствует слежку.