Лотерея "Справедливость"
Шрифт:
— А сами хотите ввести диктатуру любви...
— Да, Алекс, именно любви! До сих пор все диктаторы обещали только хлеба и зрелищ... Ну еще эту вашу... справедливость! Любви, любви никто не обещал; она опасна для любой диктатуры, для любой власти. Но пришел час и для любви, Алекс!
— Боже, грешной душе пошли прощенье, — шептали старики, прикрывая от ветра свечи. — Сжалься над той, которой нет возврата... Даруй ей от ада избавление... Будет костер за все грехи расплатой!
Медленно проплывали
“1901—1964”, — читал Алекс. — “1928—1948. 1923—1969. 1900—1970. 1961—1980”.
Восьмизначные телефоны мертвых.
Просьба не беспокоить.
— Боже, грешной душе пошли прощенье...
Ольга Тимофеевна поддерживала Машу, что-то объясняла, деловито зажигала погасшую свечу...
— Сжалься над той, которой нет возврата... Даруй ей от ада избавление...
Кто-то, Маша или не Маша, тихо спрашивал:
— Молитву услышит Господь в небесах? Пошлет ли душе, пошлет ли спасение? О, сердцем владеют ужас и страх...
1970—1999. 1898—1973. 1911—1973. 1948—1974.
1964—1979. 1964—1979.
— Любовь должна войти в мир, Алекс...
—...пошли прощение. Сжалься над той, которой нет возврата!
—...посидим, помянем, все скромно. Все очень скромно.
1966—1982. 1907—1983.
1969—1998. 1958—1997. 1970—1998...
1980...
Через два дня
Они возвращались с обеденного перерыва. Воздух был теплым, густым от цветочной пыльцы. Даже объявления стали похожи на лепестки, летящие с деревьев. Горки розового мусора шевелились у корней.
Алекс срывал объявленья со столбов и стен, мастерил журавликов и отпускал их обратно в небо.
— Где ты их так насобачился делать? — спрашивала Соат.
— Мацуда-сенсей научил; помнишь, я тебе о нем рассказывал? Ну, со словарем еще?
— Нет, не помню.
До офиса было еще далеко. Они стали играть в города.
Это была усложненная разновидность игры: разрешалось называть только те города, в которые навсегда уехал кто-то из друзей, знакомых или родственников.
— Нью-Йорк, — говорит Алекс. — Два одноклассника.
— Ка? — переспрашивает Соат. — Казань. Соседка по лестничной площадке.
— Новосибирск. Однокурсница, вышла замуж там...
— Опять “ка”? Киев, подруга.
— Вена, — говорит Алекс. — Один мой препод университетский туда уехал.
— А... Алма-Ата. Однокурсница, сосед. Один мой бывший... бизнесмен.
Алекс внимательно посмотрел на нее.
Одноэтажные дома. Башни Дархана, как стаканы с синей водой.
— Значит, на “а”, — медленно сказал Алекс. — А... Амстердам. Знакомый переводчик уехал.
— Крутые у тебя знакомые. “Эм” — Москва! Двоюродная сестра, два одноклассника, три...
— Ладно, ладно, всю дорогу сейчас перечислять будешь... А... Афула-Элит! Мамина лучшая подруга.
— Это где?
— Афула-Элит? В Израиле где-то... Будешь называть?
— Тэ... тэ...
— Ташкент! — подсказал Алекс.
— Да... очень отдаленный город, — улыбнулась Соат. — Не вспомню, кто туда уехал.
— Мы с тобой, например.
Соат сломала веточку цветущего персика. Повертела, отбросила.
— Да, Ташкент сильно изменился... Иногда мне кажется, что я родилась в другом городе.
Показался офис.
— Ладно, — сказал Алекс, — мне еще надо кое-что купить... Может, вместе сходим?
— Не, меня еще парочка злобных графиков дожидается.
Перед офисом стояли люди. Соат потемнела.
— Ты заметил? — их все больше. Я уже просила Акбара сделать сбоку отдельный вход для сотрудников; он говорит, подожди, скоро все кончится... Как по битому стеклу каждый раз прохожу... Ладно, скоро придешь?
Алекс кивнул. Соат пошла в сторону офиса. Он смотрел ей вслед.
“Пора начинать эксперимент”, — подумал Алекс и улыбнулся хитроватой детской улыбкой.
III
Прошел месяц
Человек — существо, выделяющее время.
Поглощает он разные впечатления, объявления, предложения сбросить вес, известия о сгоревшем книжном магазине.
Поглощает разговоры в метро, зазеленевший голос урючины, ночные визиты нищих детей, утренние визиты нищих птиц, вечерние визиты самого себя в какой-нибудь кабак, где кожно-венерический голос поет про бе-е-елый танец.
Поглощая все это, человек выделяет время.
Поглощая жадными губами, глазами, ногами пространство, человек выделяет время.
Я выделяю. Тик! Ты выделяешь. Так! Он, она, оно выделяет. Тик! Длинным невидимым шлейфом — так! — тянется время за нами.
Потому что мы — тоже выделяем время. Тик... И они. Так...
Покачиваясь и бесшумно тикая, оно поднимается в небо. Сквозь вагон метро, в котором едет Алекс, сквозь шумящий над головой бетонно-глиняный купол. Сквозь ветви деревьев, сквозь тела скворцов и крылатые баклажаны самолетов.
В вечернем небе плывут сгустки времени. Разноцветные тикающие нити.
Топ... Топ...
А кто идет по улице (под плывущими в небе нитями, нитями)? Топ?
Алекс идет. Топ.
А что делает Алекс (почему в руке у него темнеют цветы, не цветы)? Топ?
Алекс — идет. Топ.
А куда идет Алекс (отчего у него такое испуганное лицо)? Топ?
Он идет домой. Топ.
А что у него дома (кроме месяца, пойманного в мышеловку окна)? Топ?
Какое вам дело... Топ....