Лоуни
Шрифт:
Хэнни тянул меня за рукав, показывая на что-то.
— Что там? — шепотом спросил я.
Брат немного спустился вниз по склону холма и махнул рукой, предлагая мне следовать за ним.
— Что такое, Хэнни? — Я посмотрел на брата.
— Что он увидел? — спросила Мать.
Хэнни шел вперед, продираясь сквозь заросли папоротники. Мать позвала его, но он не отозвался.
— Оставайтесь здесь, — предложил Родитель. — Я схожу за ним.
И он пошел за Хэнни по следу, все время окликая его. Хэнни пару раз обернулся, но продолжал идти вперед, полный решимости добраться
На полпути вниз Хэнни остановился. Родитель нагнал его через минуту и увидел то, что обнаружил Хэнни. Он помахал нам рукой и позвал отца Бернарда и меня.
* * *
Когда до Родителя оставалось двадцать ярдов, он поднял руку, чтобы призвать нас к тишине. Взгляд его был прикован к тому, что находилось у его ног.
— Что это? — спросил отец Бернард.
— Смотрите, — прошептал Родитель.
Беременная овца с желтыми дикими глазами в зарослях папоротника, одержимая древними гормонами, под властью которых она вытоптала копытами гнездышко в земле и улеглась там.
— С ней все в порядке, преподобный отец?
— Да, думаю, все в порядке.
Отец Бернард опустился на колени и положил руку на брюхо овцы, шикнув на нее, когда та вдруг дернулась и забилась в грязи.
— Вот оно, — мягко сказал он.
— Вы держали овец, преподобный отец? На ферме? — спросил Родитель.
— Были у нас овцы, ага.
Овца несколько раз поднимала голову, потом снова опускала на землю. В холоде раннего утра ее жаркое дыхание превращалось в пар.
— Она тяжело дышит, да? — заметил Родитель.
— Да, все хорошо, — сказал отец Бернард. — Как раз время пришло.
Он переместился так, чтобы оказаться позади овцы, где уже показалось копытце, потом другое, затем появился нос ягненка. Отец Бернард придвинулся еще ближе и положил руку на бок овцы, проводя большим пальцем по мягкой шерсти.
— Уже недолго, — сказал он.
Овца смотрела на нас испуганными глазами. Ноги ее напряглись, брюхо вспучилось. Она издала громкое блеянье, тело дернулось в последних судорогах, выдавивших ягненка в дымящей слизи наружу.
Он лежал, пропитанный выделениями своей матери и покрытый, как перьями, листьями папоротника, содрогаясь в попытках начать дышать.
Отец Бернард сорвал несколько листьев и протер ими ягненка, разрывая плодную оболочку, покрывавшую его мордочку. Ягненок открыл рот, издал крик, потом попытался встать и снова улегся, тихонько блея. Отец Бернард поднял ягненка и перетащил его так, чтобы он лежал перед глазами матери. Овца подняла голову и начала облизывать его.
Мать вместе с остальными появилась как раз в этот момент, поскольку они шли по тропинке, ведущей с холма вниз, и теперь все обступили нас.
Мисс Банс зажала нос и одновременно схватила Дэвида за руку.
Мистер Белдербосс перекрестился:
— Хвала Господу! С ней все в порядке?
Отец Бернард кивнул.
Овца поднялась и побрела от нас в заросли папоротника. После нескольких попыток ягненок последовал за ней на подгибающихся ножках, и свои первые неуверенные шаги он сделал,
— Отец Бернард спас малышу жизнь, — улыбнулся Родитель.
— Ничего такого героического я не делал, мистер Смит, — засмеялся отец Бернард. — Его мамочка сама бы прекрасно избавила ягненка от оболочки. Я просто не хотел видеть, как бедняга барахтается.
— Сначала эти бабочки, — заметила миссис Белдербосс, — а теперь вот это. Бог не мог бы послать нам более очевидного знака. К тому же именно Эндрю нашел ее. В обители мы увидим чудеса, Эстер.
— Если бы только Уилфрид был здесь, — сказал мистер Белдербосс. — Он бы высказался по этому поводу. У него это получалось, правда ведь? Он всегда знал, что сказать.
— Да, он умел это, — отозвалась миссис Белдербосс. — Редкий дар, правда, преподобный отец?
— Точно так, — согласился отец Бернард.
— Помните прогулку в Фенс в тот уик-энд? — спросил мистер Белдербосс.
Все кивнули и обменялись понимающими улыбками. Миссис Белдербосс коснулась руки мужа:
— Тогда еще случилась эта страшная гроза, да, Рег?
— О да! Гроза была почти апокалиптическая, преподобный отец. — И мистер Белдербосс рассмеялся.
— Мы еще застряли в этом птичьем месте, — добавила миссис Белдербосс. — Помните?
— Желтые иволги, — улыбнулся мистер Белдербосс.
— Простите? — не понял отец Бернард.
— Желтые иволги… мы смотрели на птиц, которые называются «желтые иволги», — пояснил мистер Белдербосс.
— Они так красиво поют, — сказала миссис Белдербосс.
— Как будто кто-то играет на флейте, — добавил мистер Белдербосс.
— Ну, в общем, — продолжала миссис Белдербосс, — мы ни одной не видели за целый день, правда? А потом, когда началась гроза, одна птица начала изливать душу. Она все пела, не умолкая даже тогда, когда молния сверкала или ударял гром. И отец Уилфрид сказал, чтобы мы все встали на колени и молились. О чем был тот отрывок из святого Иоанна, который он читал, Рег?
— Ой, не спрашивай меня, — отозвался мистер Белдербосс. — У меня нет памяти на такие вещи.
— Глас вопиющего в пустыне? — предположил отец Бернард.
— Да, точно он, преподобный отец, — подтвердила миссис Белдербосс. — Отец Уилфрид сказал, что мы должны продолжать петь, как эта маленькая птичка, что бы ни стряслось с нами в жизни.
* * *
Рождество 1975 года наступило и прошло, и отец Уилфрид продолжал проводить службы, но, как сказал мистер Белдербосс, он, казалось, отошел от мира. Когда служба заканчивалась, он больше не читал нам наставлений. Едва ли он произносил хотя бы одно слово, перед тем как уйти к себе в дом, где он закрывался до следующего раза, когда он мог кому-нибудь понадобиться. Мисс Банс приходила, готовила ему еду и сразу же уходила. Отец Уилфрид больше не навещал больных и не причащал тех, кто не выходил из дома. Если кто-то звонил, он не отвечал. Люди снова стали беспокоиться о нем, как это было в Лоуни.