Лоуни
Шрифт:
— Не волнуйтесь, Эстер, — улыбнулась миссис Белдербосс, поглаживая Мать по плечу. — Будет лучше, когда мы завтра поедем в обитель.
— Да-да, — согласилась Мать. — Я знаю, знаю.
— Не давайте подобным вещам выбить вас из колеи. Оно того не стоит. Именно этого и хотят добиться эти маленькие злодеи, — продолжала увещевать Мать миссис Белдербосс.
— Я знаю, — повторила Мать. — Вы правы. Я только хочу, чтобы у нас была нормальная служба и чтобы Эндрю смог причаститься.
— Ну, будет вам, Эстер, — продолжала миссис Белдербосс. — Не грустите. Вы все
Я увидел, что Клемент машет рукой отцу Бернарду, чтобы тот подошел к кипарисам, где он сам топтался, пока полицейские производили допрос. Отец Бернард извинился перед нами и подошел к Клементу поговорить. О чем они говорили, я не слышал. Отец Бернард положил руку на плечо Клемента. Тот кивнул, и отец Бернард вернулся к тому месту, где мы стояли.
— Ничего, если Клемент придет поесть? — спросил он. — Его матери нет дома, и ему вроде бы как не годится быть одному сегодня.
Клемент переминался сзади, почесывая затылок и делая вид, что он изучает надпись на могильной плите.
— Ну, я не знаю, — сказала Мать. — Я не готовила на лишний рот, преподобный отец. — Она встретилась глазами с мисс Банс. — Но, — продолжала она, — я уверена, что еды хватит на всех. Это приятно, что у нас на празднике будет гость.
* * *
Мы сели за стол сразу же, как только вернулись. Раз уж все шло наперекосяк, Мать, по крайней мере, хотела, чтобы мы поели вовремя.
Клемента уговорили снять грязную куртку и повесить ее у входной двери, так что запах, по крайней мере, не просачивался за пределы коридора. Под курткой у него были надеты безрукавка с топорщившимися красными, черными и оранжевыми нашивками, рубашка цвета хаки и галстук, который, по всей видимости, сильно ему мешал.
Погода испортилась, снова пошел дождь. В комнате помрачнело настолько, что можно было уже зажечь свечи, что отец Бернард и сделал, по очереди поднося спичку к каждой. Мать, мисс Банс и миссис Белдербосс входили и выходили с подносами дымящегося мяса и овощей, хлебом и соусами в серебряных соусниках. Отец Бернард пригласил Клемента прочитать благодарственную молитву, не замечая или умышленно игнорируя полный ужаса взгляд Матери, которым, как сложенной вчетверо запиской, она пыталась донести до него свое отношение к этой идее.
Клемент, нисколько не смущаясь, произнес:
— Господи, смиренно благодарим Тебя за пищу, что Ты дал нам вкусить, и просим Тебя даровать нам свое благословение в сей славный день. Аминь.
В полной тишине мы смотрели на него. Это была самая длинная речь в его жизни.
— Спасибо, — поблагодарил его отец Бернард.
Клемент кивнул и воткнул вилку в горку картошки.
Все наблюдали за тем, как он запихивал еду себе в рот, обливая соусом галстук. Хэнни был совершенно зачарован и едва прикоснулся к своей еде, не сводя глаз с Клемента, пока тот ел.
— Как дела на ферме? — поинтересовался отец Бернард. — Сейчас, должно
Клемент вскинул глаза и снова вернулся к своей картошке:
— Не слишком хорошо, преподобный отец.
— Почему же?
— Нам придется ее продать.
— Печально это слышать, — сказал отец Бернард. — А что произошло?
Клемент снова окинул взглядом стол и ничего не сказал. Мистер Белдербосс попробовал другую тактику:
— Мы тут задавали себе вопрос, Клемент. Вашу матушку прооперировали или что-то в этом роде?
— Э…? — Клемент в растерянности оглядел всех собравшихся за столом.
— Она на днях приносила дрова, — пояснила миссис Белдербосс.
— А… точно, — усмехнулся Клемент. — Точно, ее прооперировали.
— И теперь она хорошо видит? — спросила миссис Белдербосс.
— Ага.
— Поразительно, что могут в наши дни, правда? — улыбнулась миссис Белдербосс.
— Да, — согласился Клемент, не поднимая глаз от тарелки. — Это да.
Когда с основным блюдом было покончено, Мать вынесла пасхальный кекс, который она испекла накануне. В середине она глазурью изобразила лик Иисуса, а по кругу двенадцать марципановых шариков представляли апостолов.
Мать поставила кекс в центре стола, и все, кроме мисс Банс, принялись с жаром обсуждать его, умиляясь деталям лика Иисуса, удивляясь затейливости шипов тернового венца, восхищаясь карминовым цветом, который придавал такой живой алый оттенок крови, стекающей по щеке. Хэнни схватил кусок, но Мать с улыбкой отобрала его и снова ушла на кухню, чтобы вернуться с пучком листьев, оставшихся с Пальмового воскресенья.
— Они вроде бы подходят, — сказала она.
Все взяли у нее по листу. Клемент был последним, и, оглянувшись на присутствовавших за столом, он взял один себе.
— А теперь, — сказала Мать, — давайте посмотрим.
И все положили свои листья на стол.
Лист Клемента оказался самым коротким.
— Что это значит? — спросил он.
— Это означает, — объяснила Мать, стараясь скрыть разочарование, что из всех присутствующих выиграл именно он, — что вам надлежит бросить Иуду в огонь.
— Извиняюсь? — не понял Клемент.
— Выберите один из шариков на кексе, — улыбнулся Родитель, наклоняясь к нему, — и швырните его в камин.
Клемент посмотрел сначала на кекс, потом на мечущийся за решеткой огонь.
— Да ладно! — сказал, он. — Кто-нибудь другой может это сделать.
— Но выиграли именно вы, — заметила миссис Белдербосс.
— Да, — сказал Клемент. — Но я бы не хотел.
— Это просто ради забавы, — подбодрил его отец Бернард.
— Вперед, сынок, — сказал мистер Белдербосс, взял один из марципановых шариков с торта и вручил его Клементу.
Клемент посмотрел на шарик у себя в руке, затем, держа его так, будто это была хрупкая хрустальная ваза, отодвинул стул, встал и подошел к камину. Он снова посмотрел на стол, затем раскрыл руку и послал Иуду в пламя. Все захлопали, и Клемент впервые за все время улыбнулся, хотя и несколько напряженно, и провел пальцем за воротничком.