Ловчие Удачи - 2 книга
Шрифт:
Истребитель неупокоенных вспоминал наставления учителей в горах и собирался, как и положено, провести в медитации часы до захода солнца у места, где предстояло сражение. Первое боевое крещение, каким бы оно для него ни оказалось, не должно было произойти в схватке с «ловцом удачи». Ведь исход предрешить было невозможно. Тем паче его миссия — это сражения против тех, кто выскользнул из-под плаща смерти и нес вред живым людям, питая существование своей умершей плоти. Это очерчивало круг возможностей истребителей, и довольно сильно, в бою, где противник был не монстром. Они изучали повадки определенных беглецов из Бездны, сиречь тварей редко наделенных гибким и изворотливым рассудком, а больше физической силой или особыми свойствами породы.
Истребители слыли
Детские обиды, когда-то коснувшиеся «ловца удачи», снова ожили, едва он встретил владельца мануфактуры. Полукровка специально соблазнил того на игру, собираясь таким образом поквитаться с теми порядками, что царили и тогда, когда он работал на аптекаря, будучи ребенком, чтобы добыть лекарств больной матери, и, как видно, теперь, когда детей продавали на мануфактуры. Конечно же долговязый мог вернуть себе проигранные деньги и, даже если его убить, то это место займет другой, пока вокруг нищета и вместе с ней новые веяния времени, неплохие по своей сути, но извращенные теми условиями, в которых они появились.
Старый аптекарь давно кормил червей, но плетей от него полукровка в детстве успел получить досыта. Феникс знал, почему так случилось именно с ним. В те времена всюду было принято наказывать без пощады и сострадания, не взирая на то, что ребенок не мог работать так же хорошо и аккуратно, как взрослый, к тому же не мог достойно ответить на жестокость. Мало кто был способен устоять перед искушением почувствовать хоть крупицу власти, когда сам был под пятой феодала или ростовщика. Карнаж считал, что безнаказанность и безразличие всегда были есть и будут, но что мешало тем, кто хлебнул на своем веку этой горечи до слез отплатить не за всех обездоленных, хотя бы за себя при первой же возможности? Навряд ли это было способно хоть что-то изменить и в малой степени, но покорность судьбе выглядела в таких вещах иной раз покорностью мучителю. Месть — уместное слово тогда, когда можешь себе его позволить, в этом Феникс был убежден, и пусть обидчик давно отправился на тот свет, но ответить всему этому, сложившемуся и устоявшемуся, полукровке очень хотелось. Упускать такой случай Карнаж не собирался, как, впрочем, не упускал практически ничего на своем пути…
Не сговариваясь, оба остановили своих коней недалеко от развилки, подле уцелевшего дорожного указателя. Недалеко в поле качали голыми кронами три невысоких дерева, склонившись над высохшим прудом. Двое всадников свернули с пустынного тракта и направились туда. Привязав коней, оба все так же молча свалили сумки и, натаскав сушняка, развели костер. Берег пруда укрыл их от ветра с поля, а огонь согрел в это серое утро, которое они не хотели проводить в городе каждый по своим причинам.
Каждый подмечал, как просты и деловиты движения спутника. Вот рука в перчатке с набойками подбрасывает еще веток, почти касаясь пламени. Вот пальцы в грубой кожаной перчатке уверенно хватают небольшой котелок и ставят на огонь. В глазах нет ни задумчивости, ни растерянности. Лица сосредоточенны, будто так и надо — обычное дело жечь костер возле дороги вдали от людей. Нет и мысли, что должно быть по-другому,
Оба запаслись терпением. Грели чай, по очереди досыпая каждый из своих запасов в котелок. После полудня решили перекусить. У одного нашелся неочерствелый до такой степени, что можно зубы сломать, хлеб, у другого вяленое мясо, не плесневелое от сырости.
Обменялись. Поели. Хмурость спала с лиц. Еще веток в огонь и до вечера, чье ожидание тянется бесконечно долго под феларским скучным и серым небом. И молчание… не чинное и не значительное, а простое, как треск сухих веток пожираемых костром.
Феникс потирал мерзнущие уши и немного завидовал своему спутнику, который мог без труда укрыть свои, на худой конец, ладонями. «Ловец удачи» вспомнил о наставлениях глазастого горбуна-поэта и достал зеленую склянку, скептически осмотрев ее. «Не более тринадцати капель всего»… Надо приберечь на случай, когда станет совсем невыносимо. Не кстати оказался этот dra, очень не кстати. Теперь придется торопиться, а торопливость, как известно, хороша только при ловле блох.
Полукровка снова безбоязненно щеголял перьями феникса на куртке просто потому, что в северном королевстве его знали в лицо, а в южном это была та примета, по которой его могли случайно вспомнить старые враги. Предусмотрительно утеплившись и правильно подобрав сочетание тканей, Карнаж почти не мерз, а у костра не становилось жарко. Шарф, полученный им после обряда от сильванийских жриц, оказался на удивление теплым, не смотря на то, что плохо спасал от ветра. Неужели правдой было то, что тепло прощения остается, и ткань помнит его всегда?
Истребитель неупокоенных отметил для себя, что присутствие полукровки больше его не тревожит. Обида за сказанные слова куда-то исчезла. Наставник часто говорил ему, что медитация — это состояние духа, а не положение тела, которое сначала заставляют принимать начинающих, чтобы те не отвлекались.
Молодой человек представлял себе все иначе. Однако, такое странное времяпрепровождение, успокоило и снова внесло некую ясность в мысли. Друиды оказывались правы, утверждая, что не стоит загадывать наперед даже самую малость в деталях. Это говорило о неуверенности в собственных силах и неспособности построить нечто большее в воображении, чем просто следующий день. Путь, которым следовал каждый, этот каждый должен был узреть сам и для себя в целом, а не последовательной цепью деталей и событий. Судьба будет смеяться над такими «пророками», будто нарочно искажая все, что они попытаются предвосхитить. Но истребитель неупокоенных также понимал, что серьезный разговор с судьбой он сможет вести только после того, когда пустит в дело то, чему обучался многие годы в горах. Хотя бы собственное обучение нужно оправдать и довести до логической точки. Больше никаких чучел не будет и оточенных палок вместо клыков и когтей тоже.
Начинало смеркаться. Время, тянувшееся поначалу нестерпимо медленно, вдруг ускорило свой бег.
С дороги, возле указателя в сторону чернеющей вдали мануфактуры у реки, свернул всадник, торопивший свою лошадь так, будто за ним кто-то гнался.
Костер догорал, рассыпавшись мелкими углями по растопленному снегу. Феникс поторопил его, разворошив палкой, и начал спешно собираться. Истребитель неупокоенных последовал его примеру, и вот они снова на развилке. Кивнув друг другу на прощание, каждый поехал в свою сторону.
Молодой человек не спешил. Времени было еще достаточно. Дорога вела на юг, забирая немного на восток, отдаляясь от быстрого течения Бегуна, до которого здесь было рукой подать. Вскоре впереди показалась порушенная каменная ограда, за которой стоял остов каменного дома с провалившейся крышей.
Железные прутья распахнутых настежь ворот были изогнуты и повыломаны. Вокруг царила глубокая тишина, будто ночная живность позабыла сюда дорогу и давно. Белый, еще слишком тонкий полог снега вокруг стен отступил на добрых полтора десятка ярдов, оголив черную как сажа землю с торчащими из нее обрубками молодых деревьев располагавшегося здесь некогда сада.