Ловчий в волчьей шкуре
Шрифт:
Казалось, фра Анжело так счастлив, что прямо сейчас, задрав подол сутаны, пустится отплясывать тарантеллу.
– Но позвольте! – маркиз сделал недоуменное лицо. – Проведя совсем недолгое время здесь, я пришел к выводу, что вы уже постигли исконную тайну жизни и смерти. Разве все те, кто ныне охраняет эти стены, не стояли уже одной ногой в могиле?
– Это так, друг мой, это так, – закивал фра Анжело. – Но все же не совсем. Мои исследования, хотя и опираются на труды древних корифеев высокого знания, все же, как это говорится, довольно эмпиричны. Я многое умею, однако не всегда знаю, каковы процессы,
– Вряд ли такое возможно, – печально вздохнул Алекс.
– О нет, я разговаривал с одним африканским невольником, – переходя на шепот, пустился в объяснения святой отец. – Он говорит, их колдуны умеют поднимать мертвецов из могилы.
– Но это же злокозненные колдуны и происки врага рода человеческого! – возмутился Командор.
– Все так, все так. И те, кого они возрождают к жизни, – не более чем безвольные орудия, марионетки в руках злобных некромантов, – точно походя отметая его возражения, быстро и слегка небрежно заверил наш духовник. – Но ведь известно же, что тот, чье имя мы не станем здесь вспоминать, а уж тем более ночной порой, не способен создавать что-либо. Он может лишь извращать прежде созданное. Отсюда следует логичный вывод: есть изначальный и предвечный способ, тот самый, которым Спаситель вывел Лазаря из смертного чертога. Здесь-то, уж точно, некромантия ни при чем!
Знание, которое запятнал и гнусно извратил падший ангел, не может оставаться его тайной! Конечно, он ропщет и не желает сдаваться, но меня не пугает его ропот! Он коварен и лют. Именно его усилиями нынче многие истинные познания объявлены несуществующими и даже сама мысль о них – запретной. Но это не может остановить взыскующего истины! А потому я и спрашиваю вас, почтенный коллега, не благое ли дело развеять происки непримиримого врага божия, тем посрамить его и восславить Господа нашего?!
В первые же мгновения этой пылкой речи Алекс понял, что если совершенно не плавает в теологии, то лишь потому, что камнем идет на дно. Мысль «Куда я попал?» раз за разом билась изнутри о лобовую часть черепной коробки, заставляя кивать в такт словам одухотворенного собеседника. Наконец, уловив чуть заметную паузу, Командор вклинился с вопросом, терзавшим его все время, с самого начала беседы с шателеном:
– Полагаю, такое знание помогло бы вам оживить многих безвременно ушедших людей. Вот, скажем, молодой граф Ожье…
Капеллан оглянулся, словно проверяя, не притаился ли кто чужой под лабораторным столом или на книжной полке.
– Вы смотрите в самый корень, друг мой. – Фра Анжело подмигнул заговорщицки. Доброму капеллану, несомненно, хотелось блеснуть достижениями перед человеком понимающим, способным оценить глубину и величие научного открытия.
– Граф вовсе не пожелал смириться с безвременной кончиной любимого брата! Но, тс-с-с, не говорите никому! Ибо сами знаете, невежды, коим в аду уготовано пребывать в одном круге с отъявленными душегубами, ибо происки их убивают сильнее, чем нож или кистень, алчут принести в жертву все, чего не понимают.
Мессир Констан, немало раздосадованный тем, что я не успел вовремя прибыть к месту гибели любимого брата, велел мне усовершенствовать известный вам уже «Корень саламандры», а до той поры перенести тело брата из фамильного склепа в ледник замка, где оно пребывает и поныне, избегнув тления и ожидая урочного часа. И скажу вам, почтеннейший коллега, этот час близок, очень близок!
Фра Анжело с гордостью поглядел на Алекса, а тот лишь придал восторженное выражение лицу и пожалел, что База до сих пор не удосужилась закупить средства закрытой связи, вроде тех, которыми снабжает оперативников Институт Экспериментальной Истории.
Так порой в научном споре рождается истина: нет-нет, да и выболтаешь что-то совершенно секретное.
Признаться, расскажи мне в тот момент Алекс о странном намерении мессира Констана, я бы пришел в недоумение еще большее, чем он сам, да попросту не знал бы, что и думать. Ведь по сути, это сводило на нет большую часть доводов против моего господина. Чего доброго, я б еще приперся в замок и бухнулся ему в ноги, спеша повиниться в коварном заговоре против благодетеля. И все бы труды последних дней рухнули в один момент. Вот так-то, друзья мои, полузнание бывает куда опаснее незнания!
Однако ничего такого мне даже и в голову не приходило, и я мотался по ночному лесу, размечая места для загонщиков и людей отца Кристобаля с кадилами и флягами святой воды. Ну а заодно, как и обещал, разыскивал графскую лошадь. Грех оставлять столь благородное животное на прокорм волчьей стаи.
А в это время в замке разворачивались события, о которых также следует упомянуть, ибо, забудь я о них рассказать, – рисковал бы нажить себе врага в лице прелестной Алины Сафиной. А согласитесь, куда приятнее видеть ее личико дружелюбно улыбающимся, нежели враждебно оскаленным. Как вы, несомненно, помните, я принялся рассказывать о подвигах Алекса, оставив ее в частично расшнурованном платье и с алебардой в руках.
Должно быть, именно это сочетание отбило у замершего в дверях стражника всякую охоту сопротивляться. Да и впрямь, как уж тут перехватывать древко, отводить в сторону от горла острие и с размаху бить противника ногой в живот или пониже, когда в голове одно-единственное желание – помочь благородной даме справиться с трудной задачей расшнуровывания одежды. Тут, поди, всякий нормальный мужчина замешкается. А ненормальных, которые бы на красоту гуральской принцессы не польстились, я и за мужчин не считаю. Так что охранник безропотно повиновался, но вместо того, чтобы заняться завязками, дал связать себе руки, что уж совсем ни в какие ворота не лезет.
Ведь, что ни говори, невозможно одновременно связывать руки и угрожать алебардой. Так что мне представляется, Алина что-то утаивает. Но, упаси бог, говорить ей об этом я не стану. Тем более, это не имело особого значения, и спустя несколько минут свободная от назойливого контроля гуральская принцесса уже шествовала по коридору, всем своим видом давая понять любому встречному, что если она здесь ступает, то именно это и должно происходить, и всякому следует немедля посторониться, освобождая ей путь.