Ловчий в волчьей шкуре
Шрифт:
– О, благородная дама Алина! Вам уже лучше? – он выскочил из-за стола и, расталкивая жавшихся к ногам псов, бросился к принцессе. – Какое счастье, что вы скрасили наше грубое мужское общество своим нежданным появлением.
Слово «нежданным» он произнес много тише, склоняясь перед высокородной гостьей и подавая ей руку, чтобы отвести и представить тому, под чьей справедливой властью последние годы процветала Савойя. Алина церемонно протянула ему свои нежные пальчики, он принял их, подставив твердую, привыкшую к рукояти длинного меча ладонь, и растянул рот в улыбке, делая
– Если вы сболтнете хоть одно лишнее слово, – продолжая галантно улыбаться, процедил де Монсени, – ваш муж умрет. Если вы думаете, что это пустые слова, вы ошибаетесь. Стражники, которые вас упустили, – уже колодники, а если выяснится, что помогли вам сбежать, – закончат дни на галерах.
– Я принцесса, – ему в тон отвечала гуральская гостья. – Мое законное место – на пиру, а не в застенках. И прекратите меня пугать, это роняет ваше достоинство!
Иногда Алина демонстрирует пропасть, ну, в смысле, бездну ума. И всякий раз это производит неожиданное и грандиозное впечатление на окружающих. Но иногда ей взбредает в голову изображать взбалмошную глупышку, и в этом ей всегда удается достичь полной достоверности.
Вот, примерно, как сейчас: она будто не понимала нависшей опасности и досадовала лишь на неучтивое поведение хозяина замка. Она плыла по пиршественной зале, сопровождаемая изрядно затуманенными, но восхищенными и порой не слишком деликатными взглядами. Красивое платье выгодно подчеркивало фигуру, словом, всеобщее внимание принадлежало ей безраздельно.
Вот тут я вынужден остановиться, ибо по неосторожности показал сей отрывок Алине, и буря ее эмоций едва не разорвала в клочья мои словесные упражнения вместе с их скромным автором.
– Красивое платье?! – возмущенно расширив глаза, повторила Алина негромко и очень спокойно, но я сразу понял, что сморозил какую-то потрясающую бестактность. – Красивое платье?! – вновь произнесла она, понижая голос почти до шепота. – Да ты вообще понимаешь, что говоришь?! Это же именная коллекция Клода де Фюнсака! Чтоб ты знал, пожизненного главы фешн-ассоциации Европы. Ты представить себе не можешь, чего мне стоило уговорить Клода сделать для меня эту аллюзию на бургундскую моду начала XVI века с гуральскими мотивами. Это же натуральный пурпур, а не какой-нибудь там химический краситель и персидский золотой атлас из коллекции Реза-Пехлеви! Да ты знаешь, что одна только фольклорная ручная вышивка на фальш-рукавах и вороте бархатного роба стоит больше, чем вся мебель в твоей комнате?!
Честно говоря, в моем жилище совсем немного мебели, и вряд ли она дорого стоит, учитывая, что ее привезли с какой-то распродажи. Но принцесса, конечно, имела в виду не это. Хотя до сих пор не понимаю, что. Ведь если раньше получалось, что она распускала завязки на котт ми-порти, то откуда, спрашивается, взялся роб? Каждому же известно, что роб надевается поверх котта. Получается, что Алина, обезвредив стражу, вернулась, принарядилась и потом лишь отправилась пировать в компании его высочества Филиберта? Но оставим это на ее совести, возможно, память слегка изменяет ей. Я же, в свою очередь, прекрасно запомнил чудесный пояс из чеканных золоченых пластин, украшенных драгоценными камнями, охватывающий ее стан, и соболью накидку, о которой, помнится, уже говорил.
Фух! Надеюсь, у Алины больше нет ко мне претензий, так что продолжу. Юные пажи освобождали дорогу гуральской принцессе, спеша при необходимости убрать с пути безразличную к правилам этикета гончую или же, простите меня за подробности, следы ее недавнего пребывания на этом месте.
Поднявшись с золоченого кресла, Филиберт Савойский бросился навстречу очаровательной незнакомке.
– Надеюсь, вы все запомнили? – через губу прошептал граф и с поклоном величественно передал руку гостьи впечатленному герцогу Филиберту.
– Что за волшебный облик? – замурлыкал титульный король Иерусалимский. – Каким счастливым звездам я обязан вашим появлением, сударыня?
– Ее высочество – супруга славнейшего маркиза де Караба. Я уже имел счастье говорить с вами о нем, – напомнил де Монсени.
Во взоре герцога Савойского появились разочарование и легкая грусть, и он не смог удержать печального вздоха.
– Ну да, муж. Ты, кажется, говорил, Констан.
Он торжественно подвел Алину к почетному месту, держа ее за кончики пальцев и совершенно не собираясь отпускать их. А в это время расторопные пажи уже ставили второе золоченое кресло во главе стола.
– Быть может, вы слышали, – почтительно склонив голову, продолжал мессир Констан, принимая на себя роль любезного хозяина и галантно подкладывая принесенные слугами лакомства в серебряные тарелки его и ее высочеств, – это известная история: маркиз де Караба спас Гуралию от ужасающего великана-людоеда, и в награду отец-король отдал ему руку своей единственной дочери.
– Но сердце мое он покорил сам, – с лукавой усмешкой напомнила прекрасная дама.
– О, не сомневаюсь, – на губах де Монсени мелькнула до жути любезная усмешка. – И вам об этом не следует забывать.
Он наклонился, подкладывая на край тарелки еще кусочек фуа-гра. Заглушаемый гомоном и звуками музыки, тонущий в лае собак и перезвоне кубков, голос графа не достигал слуха высокого гостя. Впрочем, того вовсе не интересовало, о чем там шевелит губами любезный хозяин замка. Он уставился на соседку, как на изысканное дополнение к своему ужину, и, дай волю, тут же начал бы пробовать на ощупь. Но время и место не располагали к подобным действиям, зато давали возможность вести светскую беседу.
– Да?! – услышав слова о великане-людоеде, восхитился герцог. – Какая дивная история! Ваш муж, как я погляжу, настоящий мастер своего дела. Я очень надеюсь на этого храбреца и, конечно, примерно награжу за столь великую услугу. И хотя я не могу быть столь щедрым, как ваш славный венценосный батюшка, ибо никто и ничто не сравнится с таким ангелом во плоти, но я готов подарить избавителю моего рода от проклятого волка-демона любой из своих замков.
В этот миг Алине показалось, что ее стройных ног касается кошачья шерсть и внутренний голос настоятельно требует: «Проси дарственную. Протрезвеет – отопрется!»