Ловцы душ
Шрифт:
– Наоборот. Она не желает расставаться с маркграфом. И, честно говоря, я думаю, что она честна в своих устремлениях. Более того, Рейтенбах хочет взять её в жёны.
Хоффентоллер разразился громким смехом. Я слегка нахмурил брови, поскольку, признаться, не такой реакции я ожидал.
– Вот это здорово! – Он с громким шлепком хлопнул себя ладонями по бёдрам.
Слуга внёс на подносе бутылку и две серебряные чаши. Матиас открыл и разлил вино.
– Ваше здоровье, господин Маддердин. – Он поднял кубок.
– О, так не годится, – запротестовал я. – Сперва за здоровье хозяина!
Мы выпили до дна, и я едва сдержался, чтобы не скривиться. Если это было лучшее вино в подвале Хоффентоллера, то каково на вкус было худшее?
– Мастер Маддердин, – хозяин положил руки на стол, – я хочу вернуть дочь. Что вы посоветуете?
Он, однако, был упрямым человеком. Что я мог ему посоветовать? Напасть на замок? Да, нападение на маркграфа с этим одышливым слугой и старым псом во главе, произвело бы фурор и вызвало всеобщий восторг. Умолять? Ни Анна, ни Рейтенбах не производили впечатления людей, которые изменили бы однажды принятое решение под влиянием слёз ближних. Что, впрочем, только хорошо о них говорило.
– Прежде всего, молиться, – ответил я.
– И на это я потратил пятьсот крон, – буркнул он.
– Господин Хоффентоллер, заметьте, что я ничего вам не обещал, – объяснил я спокойным тоном. – Кроме того, всё ещё может измениться. Я останусь у маркграфа на несколько дней, и, возможно, узнаю что-то, что позволит мне увести оттуда вашу дочь. Только, насколько я разбираюсь в жизни, рано или поздно она к нему вернётся.
– Это уже не важно, – буркнул он. – Я уговорю её.
Ну вот, человек, верующий в дар убеждения. Я осмеливался судить, что вера эта зиждилась на хрупком основании. Думаю, он собирался запереть дочь в чулане или быстро просватать.
– А вы узнали что-то о... – он понизил голос и замолчал. – У вас есть какие-то подозрения... сомнения?
– О богохульных еретических практиках? Об этом слишком рано говорить, господин Хоффентоллер. Скажите, однако, откуда взялась идея, что Рейтенбах мог совершить столь отвратительные преступления?
Конечно, я знал, откуда эта идея. Соседская ненависть. Старая, как мир, и горькая, словно полынь. Была, есть и будет. Не скажу, чтобы Инквизиториум неоднократно пользовался этой человеческой слабостью, но многие дела обнаруживали при помощи доносов. Иногда соседи доносили на соседей, иногда сыновья на родителей, жёны на мужей, кузены на кузенов, мачехи на пасынков, братья на братьев... И так далее, и так далее. Однако Святой Официум уже не грешил былой поспешностью судов, когда холодные сердца инквизиторов могли согреться только от жара горящих вокруг костров. Теперь мы стали менее запальчивы, осторожней и спокойней. Доносы вызывали наш интерес, но мы уже летали на них, как пчелы на мёд. А здесь, вдобавок, даже нельзя было говорить об официальном доносе, так как Хоффентоллер только предполагал, подозревал, домысливал. Этого могло быть достаточно, чтобы заняться обычным горожанином или простым крестьянином, но, безусловно, слишком мало, чтобы начать расследование против феодала. И я не собирался рисковать, тем более, что сам не был уверен в том, что в словах Матиаса содержалась хоть крупица истины.
– Откуда идея, откуда идея, – повторил он за мной. – Оттуда, что он имеет какую-то удивительную власть над женщинами. Как будто их околдовывает, что ли...
Я мысленно улыбнулся. Во власти над женщинами не нужно было искать чёрную магию. Разве не достаточно того, что Рейтенбах сильный человек, красивый мужчина и богатый дворянин? Конечно, особам, подобным Хоффентоллеру, трудно было понять правила, которыми руководствуются женские души и сердца. У меня самого это тоже вызывало огромные затруднения, но ведь я всего лишь скромный инквизитор, который посвятил свою жизнь изучению вопросов вечных, непреходящих.
– Выпьем, – вздохнул он и долил вина сначала мне, потом себе.
– Выпьем, – согласился я. – За Святую Землю и её защитников.
– Да, да, – сказал он.
– Вы так и не узнали, что сталось с вашим знаменитым предком? – Спросил я, когда мы уже опорожнили кубки.
– Погиб. Как и все те, кто не хотел оставить веру в Иисуса. – Он размашисто перекрестился. – Господи его благослови.
Персидские правители, уже несколько веков владеющие Палестиной, ненавидели христиан. Честно говоря, у них были определённые причины для этой ненависти, ибо их подданных пытались окрестить огнём и железом. Но именно эти язычники исповедовали исключительно мерзкую веру, приносили в жертву людей, призывали демонов, поклонялись тёмным божествам. Когда-то я сам имел возможность увидеть персидского демона, который в человеческом облике добрался аж до самого монастыря Амшилас, и это не было событием, которое я вспоминал бы с нежной ностальгией. Персидские храмы были обиталищем страшных культов, персидское чернокнижие принадлежало к одним из самых опасных, а персидские колдуны считались мастерами в магии. Не знаю, сколько в этом было правды, сколько вымысла, возникающего из неведения, но участники крестовых походов много рассказывали об ужасных ритуалах, в которых были и свидетелями, и жертвами. Если Маурицио Хоффентоллер на самом деле сохранил в плену непоколебимую веру, то он, безусловно, был человеком, либо достойным уважения, либо неизмеримо глупым.
– Семья не пыталась его выкупить?
– На что? – Фыркнул он. – Даже если бы мы продали всё, что у нас было, и то не хватило бы на выкуп. Впрочем, я эту историю знаю только по рассказам. Давние дела... Давняя слава...
До сих пор я не задумывался над этой проблемой, но сейчас я мысленно задал себе вопрос: откуда Хоффентоллер взял деньги на выкуп драгоценностей из ломбарда и оплату услуг вашего покорного слуги? Продал кусок леса? Часть поля? Может, позаимствовал у кого-то, кто также желал погибели Рейтенбаха? Неужели соседи составили заговор против маркграфа, чтобы потом по низким ценам выкупить его конфискованные Инквизиториумом владения? Кто знает, кто знает, ибо Рейтенбах должен был сильно досаждать окрестным дворянам, без удержу трахая их сестёр и дочерей. Да, да, каждый мужчина должен научиться тому, что этого ящера нужно иногда уметь держать на коротком поводке, так как в противном случае он может принести немалые неприятности.
Мы прикончили бутылку и я встал, чтобы попрощаться. Хоффентоллер, правда, приглашал меня на ужин, но я, однако, предпочёл вернуться и нормально поесть у Рейтенбаха, чем попробовать приготовленную здесь стряпню. Ибо если бы она была такого же качества, как вино, то меня могло ждать расстройство желудка. Хозяин проводил меня до ворот, облезлая собака посмотрела на него взглядом ещё более печальным, чем раньше, а одна из свиней захотела почесаться о мои ноги. Я отогнал её пинком.
– Сами видите, как оно есть, – сказал жалобным тоном Хоффентоллер.
Я пожал ему руку на прощание и вскочил в седло. Меня ждала приятная послеобеденная прогулка, и я решил спокойно ею насладиться. Не погонять чрезмерно лошадь, ибо я совсем не спешил ни к Рейтенбаху, Анне и их секретам, ни к Курносу и близнецам. Я отъехал меньше чем на милю, когда из кустов прямо мне под ноги выскочил тощий парень с лицом как у ласки. Тот самый, что работал в доме Хоффентоллера. Конь испугался, и я с трудом удержал его, чтобы он не встал на дыбы.
– Гвозди и тернии! – Выругался я и потянулся к хлысту.
– Нет, господин, нет! – Воскликнул парень. – Не бейте животное!
– Я вовсе не его собирался бить, – ответил я, но потом усмехнулся, поскольку меня остудило простодушие слуги и то, что он осмелился встать на защиту коня. – Чего тебе надо?
– Вы инквизитор, господин, правда?
– Правда.
– Если дадите пять дукатов, то расскажу вам такое, что Иисус нас сохрани!
– Пять дукатов? Парень, да ты с ума сошёл. Прочь с дороги.
Поскольку он не послушался, я ударил пятками в конские бока. Жеребец столкнул слугу с дорожки.