Ловцы трепанга

Сальгари Эмилио

Только в шестидесяти шагах от костра они смогли наконец рассмотреть сидевших вокруг него людей. Жест удивления и разочарования невольно вырвался одновременно у них обоих.

Перед ними, вокруг костра, сидело двенадцать папуасов.

Они оживленно о чем-то говорили. Тринадцатый папуас, очевидно пленник, лежал, связанный лианами, на земле; он тщетно пытался разорвать свои путы.

Все двенадцать сидевших у костра папуасов были коренасты, мускулисты, с бронзовым цветом лица; грудь у них была очень широка, лица угловаты, как у малайцев, волосы короткие

и вьющиеся. Они были совершенно голыми. Единственным их украшением была рыбья кость, продетая через хрящ носа.

Вооружение их состояло из палиц и копий.

Тот же, который лежал связанный на земле, принадлежал, по-видимому, к другому племени. Его тело имело более вытянутые формы, кожа была черна, как у африканцев, лицо овальное, а черты лица правильные. Длинные пышные волосы были подняты над лбом бамбуковым гребнем. Шея его была украшена браслетами, ожерельями из зубов зверей и ракушек. На груди у него была широкая лиственная повязка, а на бедрах висел короткий передник из красной материи.

— Что это за люди? — шепотом спросил Корнелиус.

— Те, что сидят у огня, — так же тихо ответил ему Ван-Горн, — альфуры или арфаки — племя, живущее внутри острова; а пленник, по-моему, должен принадлежать к одному из племен с побережья.

— Что они собираются с ним сделать?

— Убить, я думаю. Они сейчас, должно быть, обсуждают, оставить ли его заложником или убить.

— Спасем этого несчастного!

— Хорошо. Тем более, что пленник принадлежит к одному из тех наименее диких племен побережья, которые поддерживают торговлю с европейцами. Возможно, что и этот, если нам удастся его спасти, поможет нам если не найти капитана, то во всяком случае добраться до берегов Дорга. Но ты не торопись: узнаем сперва, что они собираются с ним сделать.

Им недолго пришлось ожидать. Очень скоро к костру подошел еще один дикарь, ростом несколько выше других, также совершенно голый, но украшенный ожерельями и металлическими кольцами в ушах; пучок ярких перьев в густых волосах венчал его голову.

— Вождь… — шепнул Корнелиусу Ван-Горн.

Пришедший подошел к пленнику. При его приближении тот содрогнулся от ужаса. Очевидно, начался допрос. Закончив его, вождь сделал знак сидевшим у огня папуасам; они тотчас же поднялись и принялись сносить и укладывать полукругом груды хвороста и колючих веток, приготовленных, очевидно, заранее.

После этого они грубо схватили пленника, подняли, еще крепче скрутили его руки, но развязали ноги.

— Они сожгут его! — ужаснулся Корнелиус.

— Не думаю.

— Разве ты не видишь, что они разжигают хворост.

— Вижу. Но я думаю, что его собираются пытать. Будь готов и стреляй, как только я подам тебе знак.

Дикари волокли теперь своего пленника к дереву, у подножия которого была разложена груда хвороста. Папуасы зажгли хворост.

Несчастный пленник испускал нечеловеческие крики; с бешенством, удваивавшим его силы, он пытался разорвать лианы, которыми были связаны его руки. Он бросал отчаянные взгляды на полукруг Огня, к которому его вели папуасы. Но он только бился в крепких руках своих мучителей, не имея никакой возможности вырваться и бежать.

Дикари привязали охапку хвороста к спине пленника и зажгли ее. Так они подвели его к дереву, у подножия которого пылал костер. Они толкали его вперед, заставляя перешагнуть через огонь и подойти к дереву.

Пленника привязали спиной к дереву. Хворост разгорался; языки пламени взвивались, каждую минуту угрожая сжечь несчастного.

— Негодяи! — прохрипел Ван-Горн. — Огонь, Корнелиус!

Оба выстрела раздались одновременно. Около костра два дикаря свалились на землю, а остальные, испуганные выстрелами и не понимая, откуда исходит этот грохот, с криками бросились врассыпную, оставив на земле своих убитых или раненых товарищей.

В одно мгновение Ван-Горн и Корнелиус очутились у костра. Одним скачком Корнелиус перепрыгнул через широкий круг огня. Прежде всего он выдернул из-за спины несчастного горящий пучок трав; затем он разрезал лианы, которыми пленник был привязан к дереву, и вынес его из огненного круга. Когда же он был далеко от костра, он бросил несчастного ка землю.

— Не бойся! — крикнул Корнелиус дикарю, распутывая его руки. Ван-Горн уже торопил Корнелиуса:

— Скорее. Альфуры, оправившись от неожиданного нападения, соберутся и атакуют нас.

— Нельзя же оставить так этого малого.

— Если он дорожит своей шкурой, он побежит за нами. Папуас, почувствовав себя на свободе, вскочил на ноги и протянул руку Корнелиусу.

— Спасибо, белый человек, — произнес он по-голландски.

— Да он по-нашему говорит! — воскликнул Корнелиус.

— Ну так что ж, — невозмутимо отвечал Ван-Горн. — Значит, я прав: он принадлежит к одному из тех племен, которые общаются с голландскими моряками и торговцами.

— Пойдешь с нами? — спросил Корнелиус дикаря.

Но ответа не последовало… Дикарь молча разглядывал своих освободителей, как бы стараясь угадать их намерения.

— Он знает, вероятно, только два—три слова по-голландски, — предположил Корнелиус.

— По-малайски с ним легче будет объясняться, — сказал Ван-Горн и повторил предложение Корнелиуса по-малайски.

— Я ваш раб, — ответил папуас, — я пойду за вами, куда вы велите…

— Очень надо мне еще рабами обзаводиться, — проворчал Ван-Горн. — Будешь нам товарищем. Идем!

И все трое быстро удалились.

Папуас, хорошо знавший леса своей родины, шел впереди, а за ним пробирались Ван-Горн и Корнелиус. Боясь неожиданного нападения альфуров, голландцы шли осторожно, все время оглядываясь по сторонам и прислушиваясь, не затаились ли где дикари. Но альфуры были так напуганы выстрелами и смертью двух своих воинов, что попрятались в лесу, не смея выглянуть оттуда. Ни один звук человеческого голоса не долетал теперь до ушей голландцев.

Так они дошли до поляны и расположились отдохнуть. Пока Корнелиус возился с огнем, готовя завтрак, Ван-Горн заговорил с папуасом.