Ловцы троллейбусов
Шрифт:
— Тогда он купил щегла, — вставил я.
Она оставила мое замечание без внимания.
— Папе пришлось поворачивать судно вспять. Я посмотрел на капитана. Он улыбался хитро и хищно.
Вероника всплакнула.
— Знаешь, еще когда был жив папа, он раздобыл говорящую щуку и настаивал, чтоб я попросила хорошей зарплаты. А я выбрала другое — чтоб она познакомила меня с достойным человеком. Я долго ждала, но в конце концов ты пришел. — Она обмотала мне шею шарфом и застегнула пуговицы пальто. Дала большую хозяйственную сумку. — Иди прямо к директору.
Дул
По узенькой грязной лестнице спустился в подвал. Толкнул первую попавшуюся дверь и очутился в маленькой комнатушке. Лампочка без абажура освещала обшарпанные, заляпанные коричневатыми брызгами стены, пол из простых струганых досок, жирный и липкий, в красных воспаленных сгустках запекшейся крови. (На полу лежала освежеванная туша, снежными проталинами белели кости.) Посреди комнаты возвышались две внушительных размеров колоды, основательно иссеченные. В одну был воткнут топор с красиво, как у алебарды, изогнутым лезвием.
Я попятился и попал в закуток, где на электрической плитке стояла сковородка, на сковородке, придавленный камнем, лежал распластанный цыпленок, уже начавший подрумяниваться, шкворчало масло.
Всюду своя жизнь, шептал я, плутая в подвальных закоулках. Через заставленный ящиками коридорчик, мимо прикнопленной к фанерному стенду стенгазеты (она была так засалена, будто в нее заворачивали ветчину) я наконец вышел к двери с надписью: «Директор». Дверь показалась мне знакомой, с тем большей уверенностью я толкнул ее.
Комнатка изгибалась сапогом. Голенище, в котором я очутился, было относительно просторным, несмотря на то, что большую его часть занимал шкафчик (застекленные дверцы завешены бумагой). Загогулинка же, куда я, вытянув шею, заглянул, была узка и куца, канцелярский стол закупоривал ее, будто пробка.
За столом сидел человек в белом, хорошо накрахмаленном халате, голубой сорочке, при галстуке. Он походил скорее на врача, чем на работника торговли.
— Ах, вы теперь здесь, — сказал я.
Он сразу узнал меня, так что я не стал напоминать о маленьком магазинчике и пропавшей дубовой, с золоченой инкрустацией двери, которая должна была закрыть опущенный до земли оконный проем. Протянул мне деньги.
— Пропажа, как видите, обнаружилась. Возмещаю ваши убытки.
— Не надо, — сказал я. — А вы, значит, при переходе с места на место дверь с собой захватили? Нехорошо, свалили все на Суфлера…
Директор перемахнул через стол таким манером, каким спортсмены прыгают через гимнастического козла, и приземлился передо мной. В новых ботинках я был выше него. Он достал из шкафчика с завешенными стеклами бутылку коньяка.
— Рад встрече с вами. Возьмите хоть это.
— Нет, нет, — резко сказал я.
Он опустил бутылку на стол и протянул мне руку.
— Виталий.
Я с неохотой ее пожал. Тогда он извлек еще две бутылки и поставил их рядом с первой.
— Да честное слово, не надо, — сказал я.
— А что надо? — спросил Директор.
У него была странная манера разговаривать: он все как будто подмигивал, но не явно, а так, что приходилось сомневаться — не ошибаешься ли, — и в конце концов начинало рябить в глазах.
— Ничего мне не надо, — ответил я. поколебавшись все же: бремя жаркого из кокосов и вареников с вишнями тяготило меня.
— А что вы думаете о работе нашего магазина?
— Пахнет селедкой, а в продаже ее нет, — пожаловался я.
— Понял. — Он несколько раз бухнул кулаком в стену.
Через минуту в дверях возник огромных габаритов мужчина. Спутанные вялые волосы падали ему на лоб. Пахло от него пивом и луком.
— Снегуркин, селедку мы получили? — спросил Директор.
— Не успели бочку открыть, — прогундосил тот. Директор вдруг закосил глазом, как бешеная лошадь, и подскочил к Снегуркину.
— Постой, да ты что, опять?
Снегуркин отворачивался, стараясь на Директора не дышать.
Директор подхватил меня под руку и увлек из кабинета в коридорчик. Там мы остановились возле запомнившейся мне промасленной стенной газеты. Один угол ее свернулся наподобие китового уса. Директор этот угол аккуратно расправил, и глазам моим предстала заметка, написанная не синими, как все прочие материалы, а черными чернилами. Она была озаглавлена: «А Снегуркин все тот же».
Затем Директор потащил меня обратно. По дороге я успел заметить: распластанный цыпленок исчез из закутка вместе с плиткой и камнем.
Снегуркин стоял посреди комнаты в скорбно-виноватой позе, которая плохо вязалась с его могучей фигурой.
— А ведь я тебя предупреждал! — еще с порога закричал Директор. — Ты думаешь, я не вижу? Я все вижу. Рассчитываешь, с тобой и на новом месте будут церемониться, как я здесь?
— Спасибо вам, — промычал Снегуркин.
— Ты ведь и сам знаешь, какой из тебя работник.
— Па-а-аршивый.
— То-то и оно. Всё. Не проси. Выгоняю. Снегуркин пустил слезу.
— Нет, не проси. Хотя… — неожиданно отмяк Директор. — Все-таки мужик ты неплохой. Давай на прощание… — Он подошел к шкафчику, достал початую бутылку коньяка, три хрустальные рюмочки. — За твои будущие успехи.
Одну рюмку он подвинул мне.
— Я лучше пойду, — сказал я, и в самом деле направляясь к двери.
— Постойте. Теперь за вас! — провозгласил он. — За то, чтоб все, как вы, нам помогали работать.
Я поспешил домой, но через некоторое время заметил, что за мной едет грузовая машина. В кабине, помимо шофера, сидели Директор и Снегуркин. Я двинулся на них. Машина притормозила.
— Оставьте меня! — крикнул я и кулаком ударил по капоту.
Но едва вошел в квартиру, раздался звонок. На пороге стоял Директор.