Ловец заблудших душ
Шрифт:
Литта и Алекс сидели на здоровенном валуне, похожем на небольшую крепость.
– Не знал, однако, что ты мастерица устраивать оргии, – усмехнулся он. – Сто очков дала вперёд последователям «красных и чёрных шапок»!
– Да куда этим искусствоведам до настоящей Магии – страстной, не обезличенной обрядами и подгонкой ведьмовской сути женщины под мужские поиски пути, – отозвалась зеленоглазая. – Они забивают Двери, а мы их с удовольствием распахиваем, чтобы показать жизнь по обе стороны.
– Пойдём домой, а? – лукаво спросил Алекс.
– А то! – хихикнула Литта, проводя ладошкой по плотной ткани его джинсов, которая не могла скрыть характерное
Глава девятая
Лимонно-жёлтая бабочка выпорхнула из шёлкового платка, покружилась над залом и устремилась на запах, сводящий её с ума. Ажурные крылья распахнулись над коричневой мушкой, приклеенной с намёком на левой груди венценосной дамы.
– Да ты шалунишка, милсударь! – засмеялась Елизавета, стараясь не двигаться, чтобы не вспугнуть очаровательное создание. – Подарить лето среди зимы не каждому мужчине под силу.
– Шарман! Вундербар! Прелестно! – загомонили придворные, сами похожие на экзотических бабочек яркостью платья и количеством пудры на париках.
– Ви есть кёнигин, э-э-э-э-э, кралева поэтов, зольдатен унд политикер! – поклонился австрийский посланник фон Борх. – Ви соблазняйт ляйхьт, э-э-э-э-э, легко, как дизе шмэтерлинк.
– В ваших устах, барон, это высший комплимент, – улыбнулась Елизавета. – Правда, за моей легкомысленностью скрывается знатно обученная армия.
Бестужев проворно выхватил кружевной платок из-за манжеты, чтобы скрыть за покашливанием усмешку.
– Ай да государыня! – одобрил он.
– Бабочка хороша, – подал голос Иван Разумовский. – Но где мой перстень с жёлтым камушком? Или господин фокусник приделал ему не только крылья, но и ноги?
– Я думал, ваше сиятельство, – ответил маг, – что страсть к женщине выше корысти. По-видимому, в этом обществе считают иначе!
Скользящей, танцующей походкой он подошёл к Елизавете, щёлкнул пальцами, и бабочка исчезла.
– Ваш перстень – в табакерке у господина канцлера, – подсказал Альберт ван Хоттен. – Проверьте!
Озадаченный Бестужев вытащил из кармана изящную коробочку слоновой кости, раскрыл её, и все ахнули – драгоценный камень подмигивал из тёртого табака.
– Надеюсь, что я вне подозрений, – ухмыльнулся канцлер. – А то граф решит ещё, что я на пару с кудесником его колечко попёр!
– Эх, граф, граф, неужто тебе мало перстеньков в жизни перепадало, что ты меня радости нынче лишил? – отвернулась Елизавета от Разумовского.
Первый сеанс магии был завершён.
– Альби, тебе так нравится дёргать русского медведя за хвост? – сказала Клео, положив руку ему на плечо. – Не боишься, что за твои намёки он отправит нас на Белое море – стирать подштанники святой братии?
Даже в пышном платье она больше походила на мальчишку-подростка, чем на взрослую женщину. Узкобёдрая, с почти неразличимой талией и тонкой шеей, Клео не привлекала мужского внимания, оставаясь в тени великого чародея, развлекающего высший свет. Их принимали во многих странах, восхищались игрой невозможного, старались вызнать заранее о недовольстве судьбы и откупались от грядущего золотом, знаниями и связями. Альберт подобрал Клео в одном из притонов Парижа, где девчонку дразнили Гастоном и подсовывали застоявшимся матросам, залившим глаза дешёвой подделкой рома. На удивление всем тощая, как выброшенный на помойку котёнок, юная проститутка оказалась живучей и жадной до жизни. Она драла острыми ногтями спины похотливых мужиков, кусала за языки, зажимала их члены кольцом натренированных мышц, вынуждая самцов отказываться от соития с плоскогрудым дерзким бесёнком. Маг искал в трущобах следы чернокнижника Арвина, в очередной раз ускользнувшего от полиции, когда ему под ноги выбросили дёргающийся грязный мешок, из которого неслись отборные ругательства. Взлохмаченная рыжая голова высунулась из отверстия, проделанного острым ножом, и ломкий голос спросил:
– Чего глазеешь, выкидыш старой сводни?! Если проделал дыру в мешке, так режь дальше. Неужто думаешь, мне в удовольствие в нём сидеть?
Альберт вытащил крикливое существо, пристально посмотрел в голубые азартные глаза и увёл с собой, забыв о чёрных мессах, на которые так падки придворные французского короля. С тех пор прошло три года, в течение которых сложилась эта странная связь, не подкреплённая половыми сношениями, но закалённая в горниле магических занятий и настоящей дружбы между Учителем и Учеником. Клео легко впадала в транс, и под воздействием гипноза творила чудеса, от которых бросало в дрожь кардиналов и полководцев, хитроумных финансистов и роскошных королевских любовниц, астрологов и фальшивомонетчиков. Далёкая и холодная Россия привлекла их не только возможностью увеличить своё состояние, но и противоречивой сутью – припудренной, подкрашенной, слегка подогнанной под рамки чванливой Европы и остающейся при этом дикой, спонтанной и нелогичной. В таких условиях вполне можно было стать новым пророком или… государственным преступником. Импровизация служила залогом познания жизни, у которой не было любимчиков и изгоев, ибо любой мог с лёгкостью перешагнуть тонкую грань, отделяющую богатея от нищего, здорового от поражённого чумой, свободного от узника, счастливого от безутешного.
– Нас пригласили к Каховским, – сказал Альберт за завтраком. – Главу семьи заботит нежелание супруги обзавестись потомством.
– Надеюсь, ты не внушишь ей, что нужно стать копией свиньи, рожающей детёнышей от залезшего на неё хряка? – хмыкнула Клео, намазывая мёд на ломтик ржаного хлеба.
– Неужто я похож на падре, вещающего с церковной кафедры о трёх ОБЯЗАННОСТЯХ для женщины: кирхен, киндер, кухен? – ответил маг, склонив голову к плечу. – Ты же знаешь, что я помогаю людям не соглашаться с тем, что им претит. И в случае с мадам Каховской я сперва поговорю с её душой. А дальнейшее решение придёт само – устраниться или же вмешаться в ход истории.
– За это я тебя и люблю, – наливая ему крепкий кофе, сказала Клео. – Ты никогда не завязываешь на шее другого человека атласную ленту, чтобы прикрепить орден, или верёвку, чтобы вздёрнуть на осине.
Елена Каховская оказалась миловидной особой двадцати трёх лет. Бледно-голубые глаза ускользали от взгляда, перебегая с предмета на предмет.
«Беспокойные очи – издёрганная душа», – подумал ван Хоттен и предложил её мужу оставить их наедине, дабы тонкими разговорами подобрать ключ к её тайнам.
Каховский, бурча что-то о супружеской чести, отбыл в кабинет, где занялся мемуарами, скомпонованными из всем известных хроник, житейских историй и дневников денщика, умершего год назад от старых ран. Иноземный маг предложил хозяйке самой выбрать комнату, где чужие уши не станут ходить дозором по границе откровений, устроился напротив неё и бархатным голосом промолвил:
– Сударыня, я не соглядатай, которого нанял ваш муж. Ничто из того, что поймёт мой разум, не будет передано ему или иному лицу. Я хочу помочь вам обрести покой, но не забвение, радость, но не утоление глупых прихотей. Особенно если эти прихоти исходят от… нелюбимого человека. Итак, расслабьтесь, положите руки на колени и смотрите на этот красивый медальон. Мне он достался от женщины, которая была для меня всем, – от моей матери.