Ловец
Шрифт:
– …и что, на той неделе похоронили хозяйку–то? – донесся до меня любопытный голос торговки.
– Да, в закрытом гробу. Но помяни мое слово, нечисто там все. Вон и Лили в розыск объявили. Дескать, сбежала она. А я вот что считаю: рыжая честной горничной была. Незачем ей сбегать было. Да и куда? К матери, что ли, в фермерский сектор?
– А горничную неужто еще не нашли? – допытывалась торговка.
Я притаилась невдалеке, жадно прислушиваясь к разговору. Даже дышать порою забывала, стоя спиной и перебирая с отсутствующим видом яблоки.
– Нет,
–Да ты чего. И на тебя орет тоже? – посочувствовала кухарке собеседница, зацепившись за «на всех слуг кричит».
– Ну, на меня–то не особо, я же все–таки на глаза ему редко попадаюсь… – и тут повариха сменила тему: – Так отдашь три пучка за пенс?
Подслушивать дольше я не стала: и так лотошница, у которой я перебрала в корзине почти все яблоки, смотрела на меня так, словно я инфицирована тяжелейшей формой наглости. И лишь тактичное воспитание прожжённой торговки, подкрепленное чуйкой на покупателя, не позволяет ей охаять меня.
Яблок все же пришлось купить. И вот, идя по улице и переваривая как сочную мякоть, так и полученную информацию, я вспоминала господина Карлоса – папиного друга.
С детства сохранилось воспоминание о мужчине в годах, но всегда – веселом, открытом, уверенном, цельном. Внешне он казался мне скалой, волнорезом, несмотря на свою худощавость, граничащую с худобой. Но в последние пять лет его подкосила болезнь. Маги и целители лишь разводили руками. Излечению она не поддавалась. Карлос медленно угасал, превращаясь в скелет, обтянутый кожей. Но, несмотря на болезнь, он всегда поддерживал меня в трудную минуту. И пусть слезы от разбитых коленок сменились плачем по ушедшему отцу… Он просто всегда был рядом.
Я и подумать не могла, что этот немощный старик так отреагирует на мою официальную смерть… Что раскусит гнусную натуру Грега. Глаза предательски защипало. Неужели в этом мире все же есть люди, которым можно доверять?
А потом на ум пришла старуха Фло. Ехидная, напрочь лишенная чувства такта, где–то суровая, но справедливая. И, несмотря на то, что меня тянуло к Карлосу, я все же решила вернуться в дом, под крышей которого провела последнюю неделю.
Вот только там меня ждал весьма неожиданный прием.
Добралась я к дому Фло уже поздним вечером, изрядно поплутав, но как оказалось, свет в царстве старухи горел вовсю. Дом жил. Ругался, сплетничал, мирился и любился, ел, горланил похабные песни…
С кухни донесся голос Марлен:
–… а в газете написано, что те, кто занимаются сексом, живут дольше.
Фло, беззлобно брюзжа, парировала:
– Марлен, ты, видать, решила стать бессмертной?
Я переступила порог кухни, в которой еще утром царил разгром. Примус, что я выронила, убегая, радовал взор вмятиной и начищенными до блеска боками.
– О, явилась, не запылилась! – увидев меня, воскликнула хозяйка.
Я переступила с ноги на ногу.
– Я в отделе Оплота была, – ляпнула, не зная толком, с чего начать.
– Да мы уже в курсе, что тут произошло. Спасибо соседям. А вот ты где пропадала? – самое поразительное, в сварливом тоне и неприятных вопросах старухи сквозила… забота.
Да, меня отчитают и стребуют ответа, но перед этим – накормят и дадут отдохнуть. И вот эта такая простая, грубая забота… Она согревала лучше любого кашемирового пальто.
Спустя полчаса я глотала обжигающий взвар с облепихой и рассказывала о своей поездке, которая по вечернему времени на этой маленькой кухне казалась мне на редкость идиотской идеей. А Фло лишь хмыкала, Марлен же и вовсе порою хохотала.
– Ненормальная. Кто на ловцов–то жалуется? – выдала под конец моего рассказа красотка. – Им не перечат такие, как мы… Да даже аристократы – и то лишний раз предпочитают не связываться.
Отчего–то при этих ее словах хозяйка помрачнела. А когда же разговор, перевалив далеко за полночь, все же закончился, Фло, вместо того, чтобы идти спать, зашла в каморку, в которой я провела всю прошедшую неделю, и бухнула мне под нос газету.
С первой полосы «Столичных ведомостей» на меня смотрел мой собственный портрет. Он размещался аккурат под заголовком: «Сегодня состоялись похороны Хлои Элгрис, наследницы состояния в несколько миллионов… ».
– Ничего не хочешь рассказать? – вкрадчиво спросила Фло.
Я молча уставилась на снимок. Мысли метались, словно стая воронья, бестолково и чаще сбивая друг друга, чем помогая. Пауза затягивалась.
Фло села напротив меня, подперла подбородок рукой и задумчиво протянула:
– Вот бывают же люди. Вроде хочешь с ними поговорить, заглядываешь в глаза. А у них такой взгляд: свет горит, а дома никого нет…
Начни она жестко, с нажимом, возможно, я бы и закрылась, ушла в себя, ощетинившись иголками односложных реплик. А тут почувствовала: эта старуха меня поймет и не осудит. Может, даже от души отругает, но не осудит.
Я выдохнула, словно шагнула с моста в реку:
– Ладно, все, что ни делается – к лучшему. Правда, не всегда к моему лучшему, но да ладно…
Сегодня я определенно много рассказывала. Сначала мессиру, теперь вот Фло. И последней – без утайки. Она лишь качала головой, тяжело вздыхала, а когда я закончила, вынесла вердикт:
– Глупая, как есть, глупая. Только глупость твоя от материнской дури, – она прищурилась. – Послушай совета старухи: не ходи пока ни к кому. Ни к этому Карлосу твоему, ни к ловцам. Осмотрись чуток. Второго шанса тебе Престололикий может и не дать. А если мужа хочешь наказать, то сейчас у тебя силенок маловато. Он тебя опять вокруг пальца обведет. Месть отстояться должна, созреть, как вино, чтобы крепкой быть, таять на языке, казаться приятной на вкус и сбивать с ног одним ударом. А сейчас ты, как кипящая на плите кастрюля с компотом: все внутри клокочет, но скорее сама себя обожжешь, чем кому–то достойно отомстить сумеешь.