Ловелас
Шрифт:
– Сожалею - нет.
Румянец под маской истаял.
– Прекрасно, - сказала она.
– Можете убираться отсюда. Оба.
* * *
Их вывели через задний двор за стену замка и столкнули с насыпного косогора прямо так, как они были: Май в своем помятом парадном костюме, но без шляпы, без плаща и без камзола, а мальчишка - в рубашке и чулках, которых до спуска с косогора у него было два, а после остался один.
Почти в самом низу трявяного склона парень упал. Май подобрал его за локоть и поставил на ноги. Сам он лишь встряхнулся - как отряхивается петух, случайно попавший под ливень, расправляя перья. Май
– Не хнычь, - сказал он хлюпнувшему было носом неудачливому герою-любовнику, потиравшему ободранные коленки.
– Со мной бывало хуже, и я это пережил.
– Правда?
– с робкой надеждой спросил Максимилиан.
– Правда.
– А Маддалена? Что с ней будет?
– Не знаю. Это их колдовские дела, пусть сами разбирают, что они не поделили.
– Но Маддалена больше не колдунья. Ее надо выручать!
Май смотрел на него сверху вниз. В золотых кудрях Максимилиана запуталась черная соломенная труха. Вот тоже, херувимчик...
– Знаешь, милый мальчик, это не моя забота, - сказал Май.
– _Я_ никого выручать не собираюсь. Я ухожу. Нас с тобой отпустили - этого уже много. Ты идешь со мной или остаешься?
Максимилиан сжал кулаки.
– Я должен ей помочь!
– Тогда - всего хорошего.
Май развернулся и зашагал через большой луг к лесу. Идти он решил на юг. Вернее, он ничего не решал. Просто, на юг вела та единственная дорога, которая, как он видел, шла от замка. Он не так много разглядел с насыпи. Зеленым морем раскинулся вокруг замкового холма залитый солнцем лес. И где-то очень далеко лежали синие горы в полосах тумана. Обилия дорог и деревень он не увидел, а, стало быть, и выбор был невелик.
Через десять минут его догнал Максимилиан. Он бежал босиком и единственный свой чулок нес в руке.
– Я еще вернусь... Я отомщу... Тогда посмотрим, кто есть кто... некоторое время еще бормотал про себя мальчик. Потом он запыхался и примолк.
Правда, мили через две пути Максимилиан сделал вторую попытку уговорить Мая вернуться и попробовать что-нибудь сделать для спасения Маддалены, красноречиво приводя примеры благородства из рыцарских романов, где отважный герой непременно побеждал злых колдунов и драконов во имя справедливости, а так же для того, чтобы имя его прославили в веках.
Маю было неудобно, что на него смотрят, как на единственное в обозримой вселенной воплощение рыцарства. Если б мальчик знал, насколько благородная внешность бывает лжива - особенно, когда пусто в карманах... В общем, плодить по свету обманутые надежды Маю сейчас в особенности не хотелось, он и так оставлял их на своем пути достаточно. Поэтому он этот разговор пресек.
– Не жди, что я сейчас поверну и брошусь освобождать твою плененную красавицу, - сказал он.
– О последствиях надо думать прежде совершения поступка, а не после него. Ужель ты думаешь, случилось бы что плохое, если б ты женился на Маддалене? Никто не посмел бы
Максимилиан растерялся. Он пробормотал:
– А я-то что? Это она...
Май даже приостановился на секунду.
– Ах, так она же еще и виновата?! Замолчи и не оскорбляй мой слух столь жалким оправданием. Я не желаю больше слышать от тебя ни слова.
Весь последущий путь Максимилиан то отставал и смотрел назад, где за спиной быстро шагающего Мая остался колдовской замок, то бегом догонял старшего спутника и понуро брел немного в стороне от него. Веточкой он гонял от голых ног комаров. Лицо у него было страдающее и обиженное.
Часа через два с половиной пути лесная дорога вывела их к развилке, где под сенью трех высоких дубов стоял длинный, прокопченый насквозь старый дом с облезшей вывеской над дверью. Как ни силился Май прочесть надпись, она не поддавалась. Он оглянулся, проверяя, с ним ли мальчик.
– Похоже на постоялый двор, - сказал Май.
– Зайдем.
– А деньги?
– спросил Максимилиан.
– Я же сказал - зайдем.
Максимилиан больше не возражал. Они прошли мимо коновязи и загона для овец, поднялись на кривое крыльцо и попали в большую, темную залу, грязную и совершенно пустую, если не считать бродящую под столами одинокую курицу. Когда они входили, где-то в глубине дома громко звякнул колоколец, предупреждая хозяина о появлении гостей. Тем не менее, держатель заведения на глаза не показался - ни сразу, ни через четверть часа.
В итоге Май, которому надоело ждать, вернулся на порог и еще раз хлопнул дверью, чтобы хозяин, наконец, явил свой лик посетителям. Колоколец от такого непочтительного обращения прямо-таки захлебнулся звоном. И долгожданный хозяин появился. Лицо у него было опухшее, красное, с большим туфлеобразным носом, а голова обрамлена нимбом стоящих торчком нечесанных седых волос. От него пахнуло хлевом, чесноком, перегаром и чем-то жареным вдобавок, - видно, с кухни. Он вытер руки грязной тряпкой и мрачно воззрился на Мая и его полуголого спутника.
– Доброе утро, любезный хозяин, - приветствовал его Май.
– Нам бы поесть и раздобыть какую-нибудь одежду для вон того, - он кивнул на Максимилиана, - беглого покорителя женских сердец, чтоб ему можно было не стыдясь дойти до дома.
Максимилиан до корней волос залился краской и скосолапил ноги.
Суровый корчмарь кивнул и сделал Маю знак наклониться поближе. Май с вниманием обратился к нему.
– Полфлара, - громко сказал корчмарь ему прямо в ухо, - будет завтрак и все, что можно за деньги. Но деньги вперед.
Май выложил на стойку серебряную монету, которая немедленно исчезла у корчмаря за поясом.
И вскоре на столе появилось большое блюдо с мясным рагу, две деревянные ложки и кувшин с почти свежим пивом, а на скамью были брошены холщовые штаны, веревка для подпояски и плетеные сандалии.
Май остановил корчмаря, когда тот хотел опять уйти.
– Скажите, уважаемый, - спросил Май, - как называется эта местность?
– Корчма "Три дуба", - буркнул тот в ответ.
– Это я понимаю, - сказал Май.
– А как называются окрестности?
– Для большей понятности он сделал широкий жест рукой.