Loving Longest 2
Шрифт:
— Но ведь он же так любит тебя…
— Я не посмею его попросить! И вообще всё это какой-то неприличный разговор! Я…
— Ну прости, Финьо, — умоляюще сказал Тургон, — я же от души. Хотел, как тебе лучше. И с кем мне ещё об этом всём поговорить, как ты думаешь? Мы ведь с тобой в известной мере в одинаковом положении. Я думал, ты меня поймёшь.
— И ты прости, — Фингон поцеловал его в лоб. — В общем, я не против, но мне пока просто почти нечего рассказывать!
— Ну тогда я тебе всё расскажу, — сказал Тургон. — С самого первого раза.
Смущённый Майтимо наконец,
— И о чём они там говорят? — шёпотом спросил, не выдержав, Пенлод.
— Это просто очень личное, — сказал Майтимо. — Тургон совсем не собирался его ругать. Просто хотел, как бы сказать… поделиться.
— Ясно, — вздохнул Пенлод, и вдруг сказал: — Ну вообще-то я тоже готов поделиться, если хочешь.
— Может быть, — Майтимо провёл рукой по лбу, стирая испарину. — Обязательно. Да. Когда всё немного утрясётся.
Нерданэль и Карантир застыли в восторге перед открывшимся им величественным зрелищем — серое, тёмное небо; тяжёлые, тускло серебрившиеся, как жидкий лёд, волны северного моря, огромные коричнево-жёлтые скалы, низкий кустарник и кривые деревья. Над волнами носились птицы; где-то неподалёку от берега на мгновение высунулась круглая мордочка тюленя.
Гватрен отошёл чуть поодаль от них, присел на камень. Он ощупал шершавую поверхность; ему подумалось, что здесь он, наверное, бывал в детстве, и если потрогать камень с другой стороны, то можно почувствовать выцарапанные когда-то рунами его погибшей сестрой и её женихом имена их обоих. Но он не хотел этого делать. Он вдохнул знакомый запах моря, застыл на мгновение; ему захотелось теперь обнять жену, стоя у берега, ощущая носками сапог край прибоя.
Но вдруг его пальцев коснулось что-то тёплое и пушистое.
«Неужели собака?» — удивился Гватрен.
Потом их сжала чья-то невероятно холодная и нервная рука.
— Посмотри на меня, Гватрен, — сказали ему.
Он ощутил боль в глазах — жуткую, невыносимую, едва ли не более страшную, чем когда их выдрали из глазниц. И потом Гватрен наконец, увидел свет — как тогда, когда он выбежал из пещеры вслед за Карантир: сначала мутный, потом сияние дневного неба, хотя и серого и тёмного, резануло ему по глазам.
Его взгляд тут же нашёл Карантир, её темные волосы, красный кафтан, и рядом — рыжие косы её матери; потом он посмотрел вперёд, и увидел огромные, переливающиеся, как ртуть, глаза Оссэ, повелителя морей; из углов их лились струйки чёрно-зелёной крови.
— Ладно, Оссэ, — послышался из воды тихий голос Ульмо, — теперь я простил тебя, вернул тебе твой облик, и ты можешь вернуться в море. Но только пожалуйста, если ты поссоришься с ещё каким-нибудь обольстительным эльфом — и я надеюсь, что на сей раз это будет кто-то поприличнее, чем Финарфин, — не срывай больше зло на ни в чём не повинных жителях побережья. Они ведь боятся тебя и хотят тебе верить. Веди себя хорошо.
Оссэ нахмурился, кивнул; потом еле слышно сказал
— Ну, как спала? — спросил Эарендил свою супругу.
— Я не спала. Смотрела на землю, — ответила Эльвинг.
Эарендил огляделся, обошёл корабль, посмотрел за борт, улыбнулся жене и углубился в ворох старых географических карт, которые он нашёл во дворце Кирдана на острове Балар. Все эти дни Эльвинг ждала расспросов, но супруг, к её большому облегчению, так и не заметил изменений, произошедших с камнем.
«Ладно, — подумала Эльвинг, — может быть, мы всё-таки попадём в Аман и тогда нам расскажут, что случилось?..»
К огромному своему удивлению, Эарендил и Эльвинг шли рука об руку по совершенно пустым улицам Тириона. Эарендил достал из сумки план города, который кода-то начертил для него Тургон.
— Мы уже на главной площади, — пояснил он. — Вот башня Миндон Эльдалиэва… вот дерево Галатилион… О, Эльвинг, этот бело-золотой дом, наверное, дворец моего прапрадеда!..
— Нет, — вздохнул кто-то, — это дом Ингвэ. Дворец Финвэ — вот, пониже, из красных и белых кирпичей.
Они увидели, что на скамье у дерева сидит эльф-нолдо: очень серьёзный, высокий, с длинными, почти до земли каштановыми волнистыми волосами. В руках он держал покрытую воском деревянную табличку для письма и костяной стилус.
— Неужели вы действительно один из потомков Финвэ? — сказал незнакомец.
— Да, — ответил Эарендил, — я сын Итариллэ, дочери Турукано, а вы?..
— Ясно. Я Румиль, — пояснил тот. — Вы, видимо, уже слышали про то, что тут происходит? К сожалению, ваша матушка сейчас отбыла навестить свою бабушку Индис и не может ни на что повлиять. Лично я отказываюсь принимать участие в этом фарсе. Это, конечно, не моё дело, но я надеюсь, что Вы, как лицо заинтересованное, можете поговорить об этом с Владыкой Манвэ…
— Что же случилось, уважаемый Румиль? — спросила Эльвинг.
Румиль весь перекосился: как она поняла — из-за её ужасного синдаринского акцента.
— Коронация, — сказал Румиль, поджав губы. Он записал что-то ещё на табличке.
— Чья? Финарфина? Но ведь он уже давным-давно считается… — удивился Эарендил.
— Амариэ, — с ненавистью выдавил Румиль.
— Ага, местные нолдор решили, что с них хватит потомков Финвэ, — злорадно сказал кто-то у них над головами.
Из золотистой листвы дерева свесилась белокурая коса, и на землю спрыгнул — ну, или даже почти сошёл — очень высокий юный эльф.
— Дедушка! Дедушка Тингол! — всплеснула руками Эльвинг. — О Всеотец, я действительно в Валиноре!
Тингол крепко обнял Эльвинг, а потом помог спуститься Мелиан.
— Мой бывший друг Финарфин, — вздохнул Тингол, — бежал в Средиземье, чтобы избежать наказания за убийство и вряд ли вернётся. А его жена окончательно помешалась, и после всего, что она тут творила, нам с трудом удалось увезти её отсюда и доставить в сады Лориэна.
— Правда, я очень сомневаюсь, что Эстэ сможет даровать ей покой, — вставила Мелиан не без иронии. — Насколько я знаю, она с некоторых пор и сама не очень-то спокойно спит.