Ловкость рук
Шрифт:
Планас с вытянутым от удивления лицом приподнялся на постели, но, как обычно, не проронил ни слова. «Он хочет свести меня с ума, – думал Рауль. – В конце концов он выживет меня отсюда». Глядя на помятые простыни, он почувствовал, как кровь ударила ему в голову. А-а! С каким наслаждением он вздул бы эту дурацкую куклу. Представив себе это, он весь затрясся, мускулы налились и затвердели, точно каменные.
Прошлым вечером, перед тем как пойти к Мендосе, он отправил своим родителям мрачную телеграмму: ВОЗДУХОМ НЕ ПРОЖИВЕШЬ, которую подписал: ВАШЕ НЕСЧАСТЬЕ. Но теперь ему казалось, что телеграмма тоже не спасет положения. Будущего у него не было. Учебу он бросил. Ассистент анатомического факультета шесть раз проваливал
Годы пребывания в Мадриде пролетели незаметно. Порой его уже не тянуло к безмятежной жизни на Канарских островах, но он относил это за счет долгой разлуки с родным краем. «Стоит мне вернуться, – думал он, – и все встанет на свое место, как прежде. Для меня подлинная жизнь там». Отец писал ему длинные письма, полные ласковых слов, сообщал с мельчайшими подробностями и комментариями последние события, приключившиеся в городке. Рауль в ответ смиренно врал, описывая свою учебу и практические занятия.
В прошлом году, во время летних каникул, он наконец решил побывать на родине. Не предупреждая родных, Рауль сел на корабль. Но уже в путп какой-то внутренний голос воспротивился принятому решению. Напрасно он твердил себе: «Я буду врачом в Арукасе. Там меня ждут мои родители, больные и моя будущая жена». Эти слова, казалось, произносил кто-то другой. Приехав в Лас Пальмас, он дал шоферу такси адрес. «Жребий брошен», – подумал он. Он ехал домой, его вез туда автомобиль, но Рауль ни секунды не думал о том, что едет навестить своих родителей. Он был уверен, что никого не застанет. Визит представлялся ему подобием священного ритуала: неким способом самоуспокоения. Когда он подъехал к дому, повязка упала с его глаз. В окнах горел свет, играло радио. Он постоял молча перед входом, не в силах переступить порог. Отчий дом словно сжался, поник под натиском построенных рядом новых зданий. Рауль, крадучись, подошел к окну и, точно вор, заглянул внутрь. Отец стоял у окна; пользуясь темнотой, Рауль мог как следует рассмотреть его: отец был худ, морщинист и даже казался меньше ростом. Он сильно изменился за время отсутствия Рауля. Дедушка сидел в кресле и читал газету, а сестра рассматривала старые фотографии. «Все изменилось. Город, окружающая обстановка, семья – все незнакомо мне. Я не могу вернуться в этот дом: это не мой дом».Из комнаты до него донеслись обрывки разговора, голоса. Рауль простоял бы так еще очень долго, если бы шофер такси не крикнул ему: «Ну, друг, что-нибудь решайте. Не могу же я ждать вас здесь всю ночь». Конечно, этого еще не хватало. Он заплатил за проезд и взял чемоданы. Лоб покрылся потом, руки дрожали. Свет в столовой завораживал его. Ночной запах глициний опьянял. Сделав над собой усилие, он наконец позвонил.
Прошло уже больше года, а Ривере казалось, будто он до сих пор чувствует запах глициний. Нет, это был запах идиотских духов, которые подарил ему в день рождения Танжерец. Он забыл закрыть
Ривера посмотрел на часы: было почти десять. Ему вдруг страшно захотелось спать. Глаза болели. Стучало в висках. Невольно он снова вспомнил о телеграмме, об Урибе, о ссоре, о необходимости любой ценой раздобыть денег.
Серевшие в утреннем свете стены давили на него своими застывшими выступами. Казалось, толпы каких-то существ, засевших в темных углах комнаты, пронзают его злыми, колючими глазами. Он видел, как они пляшут в тенях, отбрасываемых картинами, скачут между кресел, маленькие, зловещие.
Рауль испуганно вскочил, плотно закрыл окно, взял коробочку со снотворным, проглотил три таблетки и закрыл глаза. Свернувшись клубком, он закутался с головой в простыни и застыл, как кукла, среди безмолвно взиравшей на него мебели.
Хотя она пришла минуты на две раньше назначенного срока, Суарес уже поджидал ее на углу. Увидев ее, он поспешно пошел навстречу. Они пожали друг другу руку.
В этот вечер в баре почти никого не было. Многие столики пустовали. Так что они могли спокойно поговорить, никто им не помешает. Прежде чем начать разговор, Энрике предложил ей сигарету. Глория взяла. Он зажег спичку.
– Спасибо.
Подошел официант, смешной лысый старик, говоривший тягучим голосом.
– Имеются раки, мидии, устрицы, креветки, потроха, жареная птица…
Энрике вопросительно посмотрел на Глорию.
– Мне мидии, – сказала она.
– Хорошо, две порции. И не забудьте подать лимон.
Они следили за официантом, пока тот не отошел. Тогда Глория подняла голову.
– Ну как?…
Суарес в нерешительности молчал.
– Пока ничего нового, – наконец сказал он.
Руки девушки, движимые какой-то неудержимой внутренней силой, вертели зубочистки: она ломала их на мелкие кусочки.
– Ты разыскал его?
– Нет, он, должно быть, еще ничего не знает.
– А Херардо?
– Я ходил к нему сегодня утром. Дело намного серьезней, чем мы предполагали. Он тоже ничего не может сделать.
Глория судорожно глотнула слюну. На лице ее было написано смятение. Лихорадочно блестя глазами, она умоляла Энрике помочь ей.
– Дома уже догадались?
– Мы придумали оправдание, – ответил Суарес.
Они замолчали, пока официант подавал мидии. Глория взяла кружок лимона и выдавила сок.
– И никак нельзя?…
Энрике жестом остановил ее.
– Херардо считает, что нет. Если ты видела сегодняшние газеты, то знаешь, как расправляются с налетчиками. Мы все в опасности, а те, кого сцапали, проторчат несколько недель в тюрьме. Мы еще не знаем, какие будут приняты меры: может, начнут процесс, и тогда…
– Но он же ничего не сделал, – пробормотала девушка.
– Я знаю, – ответил Энрике. – Но ему придется доказать это. И они могут ему не поверить.
Глория едва понимала, о чем они говорят.
– Это так опасно?
Энрике тоже брал зубочистки и нервно ломал их.
– Пойми, я не утверждаю, что деле очень опасное. Но ты сама знаешь, чем это пахнет. Может, его тут же выпустят, может, начнут следствие. А это довольно неприятная штука.
Девушка подавленно слушала его.
– Хоть бы знать, от кого зависит судьба этого дела… Может, отец через своих друзей мог бы чем-нибудь помочь.
– Твой отец? А как ты его уговоришь?
Глория закусила губу.
– Очень просто. Все ему расскажу.
– Все расскажешь? Да ты спятила!
– Или пригрожу скандалом. Ты его не знаешь. Он скорее повесится, чем допустит, чтобы это выплыло наружу.
– А если он не согласится?
Девушка судорожно глотнула.
– Я исполню свою угрозу. Объявлю всем, что я люблю Хайме и что уже полмесяца как отдалась ему.
Рука ее была полна обломков зубочисток, и она швырнула их на пол.