Ловкость рук
Шрифт:
– Если мой план кажется тебе таким плохим, скажи, что бы ты сделал на моем месте.
Она произнесла это прерывисто, в явном смущении, вызвав у Мендосы легкую улыбку. Канарейка захлопала крылышками, и это на некоторое время отвлекло его внимание; птичка уселась на абажур и легонько покачивалась.
– Для осуществления такого дела необходимо несколько человек. Пока один будет действовать, остальные будут прикрывать его, заметать следы. И тут вступает в силу очень важный фактор. Каждый из нас имеет перед тобой большое преимущество. Мы вне подозрений. На детей буржуа никто не подумает.
Анна нервно теребила кисточки, разбросанные по столу.
– Ты думаешь обо всем рассказать своим приятелям?
– Да, если ты хочешь, чтобы я помог тебе. И поверь, не стоит это откладывать. Мы должны действовать быстро и решительно. Тот, кто пойдет на дело, должен заботиться о своей безопасности, пока не выйдет на улицу. А там, на углу, его будет ждать машина с включенным мотором, которая в десять минут доставит его на другой конец Мадрида. А потом, когда это будет нужно, несколько человек поклянутся, что во время покушения он был в Карабанчеле и играл с приятелями в кости. Вот как делаются дела.
Анна опустила голову.
– Тогда?…
– Прежде всего оповестить всех.
– Кого же?
– Риверу, Кортесара, Давида, Паэса…
– Ты так думаешь?
– За ними слово. Мне кажется, все они только и ждут подобного случая. Если им не понравится, они всегда могут отказаться.
Девушка колебалась.
– А не лучше было бы… нам двоим.
– Только без дешевки. Дела делаются серьезно или совсем не делаются.
– Ладно. Ты сам знаешь, что больше подходит, и их знаешь лучше меня.
В наступившей тишине вдруг раздалась странная, почти фантастическая трель подаренной Лолой канарейки.
Из кабинета сеньора Паэса пропала коллекция марок. В тот день, возвращаясь из конторы домой, дон Сидонио приобрел несколько экземпляров очень ценных марок Соединенных Штатов Венесуэлы у одного коллекционера с улицы Маркиза де Кубас. Когда дон Сидонио уже собирался положить их в свой альбом, то с изумлением установил, что альбом исчез. Замок в комоде был сломан самым варварским образом, вор даже не попытался скрыть следов своего преступления.
Дон Сидонио, как человек, любящий во всем порядок, прежде чем что-либо предпринять, решил посоветоваться по этому поводу с женой. Как он и предполагал, разговор был недолгим. Вот уже несколько месяцев, как он подозревал сына. Мальчик…
Держа в руке конверт с новыми марками, дон Сидонио направился в кухню, где жена готовила ужин.
– Сесилия.
Донья Сесилия, вынимавшая в эту минуту булочки из духовки, вопросительно посмотрела на мужа.
– Пропал альбом с марками, – сказал он.
Жена непонимающе смотрела на него.
– Твои марки?
– Да, кто-то украл их сегодня днем. Сломал замок в комоде и унес альбом.
Донья Сесилия, словно выжидая, неторопливо вытерла о передник испачканные в тесте руки.
– Когда ты это заметил?
Дон Сидонио задумался.
– Только что. Хотя, если не ошибаюсь, днем я тоже заметил что-то странное. Когда спал после обеда. – Он нерешительно добавил: – Но, может, это мне только приснилось.
Не произнеся больше ни слова, дон Сидонио проводил жену в кабинет.
– Ты думаешь, он? – спросила донья Сесилия.
Дон Сидонио в нерешительности замялся.
– Не знаю…
Молча они пришли к единому выводу. Подозревать сына было унизительно, но все говорило против него.
– Можно пойти посмотреть, – сказал дон Сидонио.
Они направились в спальню сына; донья Сесилия зажгла свет.
В комнате, как обычно, стоял страшный беспорядок. Луис всегда старался тратить как можно меньше сил. Покурив, он оставлял окурки прямо в кресле. Выходя из уборной, не спускал воду. Никогда ни с кем не здоровался, никогда не отвечал на приветствия других. Словом, эгоизм освобождал его от чувства долга.
Постель была разбросана и испачкана, весь пол усеян окурками и бумажками. Донья Сесилия в отчаянии взирала на все это.
– И так надрываешься целый день. Сил нет прибирать в этом хлеву.
Дон Сидонио наклонился и поднял с дорожки окурок сигары.
– Что еще? – спросила жена.
– Кажется, моя.
Донье Сесилии было невыносимо стыдно выслушивать обвинения против Луиса. Со свойственной ей кротостью и всепрощением она объясняла проступки сына его неопытностью. «Молодые люди все одинаковы», – повторяла она себе. И продолжала боготворить своего отпрыска.
– Сигары похожи одна на другую.
Дон Сидонио поднес окурок к носу; раздув ноздри, принюхался.
– Нет, жена, я знаю, что говорю.
Донья Сесилия не сдавалась. Она боялась обвинить сына без достаточных на то оснований и хотела быть чистой перед самой собой.
– То, что эти сигары одного сорта, еще ничего не доказывает, – возразила она. – Он сам мог купить такие же сигары, как у тебя.
Но она тут же пожалела о сказанном. С тех пор как Луис в прошлом году отказался учиться, ни она, ни муж не давали ему денег. Изредка она тайком совала сыну пять дуро, и Луис клал их в карман, даже не подумав поблагодарить мать. Он был твердо убежден, что все обязаны оказывать ему услуги, а он вовсе не должен благодарить за это. Но, как правило, родители не давали ему ничего, и, однако, у Луиса всегда были деньги. Он курил дорогие сигары, вечно перезванивался со своими приятелями и вообще вел довольно сумбурную жизнь. И хотя у них не раз вертелся на языке вопрос о деньгах, ни она, ни муж не осмеливались спросить сына. Сейчас ее слова вызвали законное недоумение. Вопрос, который напрашивался сам собой, вдруг прозвучал из уст дона Сидонио.
– Ты говоришь, купил? Хотел бы я знать, откуда у него деньги.
Донья Сесилия не ответила. Наклонив голову, она притворялась, будто внимательно рассматривает раздавленные на ковре окурки.
Дон Сидонио ходил из угла в угол, держа в руках конверт с марками.
– Да! Откуда он достает деньги? Не работает и вообще ничего не делает, мы не даем ему ни сентимо, и тем не менее он не отказывает себе ни в чем. Ходит в кино, курит, покупает романчики…
И он указал пальцем на стопку книг, сваленных на столе: пьесы социалистических театров, французские и советские романы…