Ловля ветра
Шрифт:
Покосившись на меня, Пауль спросил:
– Почему ты отказываешься?
– Я эпилептик, – сказал мамалыжник. Левая его бровь быстро дергалась.
– Вот как? – Пауль был полон темных подозрений.
– Иди ты! – он ткнул пальцем в одного из мормонов, и тот, нахмурившись, бледный, неторопливо поднялся и занял мое место.
– Чего вы от нас хотите? – спросил я Йоопа.
Ответил Пауль, с вызовом:
– Читай газеты.
– Где я их возьму?
– Скоро принесут. Нам будут носить все, что нам потребуется, – почти выкрикнул он. Он явно заводил себя. – А не принесут, вам же хуже.
– Пауль! – крикнул кто-то из малайцев, заглядывая в вагон. –
– Кого? – взгляд Пауля все еще был скошен на меня.
Йооп быстро подсказал:
– Веди эпилептика.
Пауль взглянул на Йоопа, но тот был неумолим. Выходило так, что в иерархии малайцев Пауль занимал чуть ли не самую низшую ступень. Это меня обрадовало.
– Иди! – прикрикнул Пауль на мамалыжника.
А я подумал: «Второй…»
Этот человек, который сам назвал себя мамалыжником и который только что разговаривал с фермерами, ничуть не трогал меня. У него хорошая ферма, неплохие поля, его земли окупает затраченный на них труд. Даже на меня и Пауля мамалыжник смотрел как на потенциальных потребителей его кукурузы. Он был растерян и не нравился мне.
– Триммер, – беспомощно позвал он. – Помолитесь за меня.
Триммер – коротышка из местных, тощий, длиннолицый, но с мощно выдающейся вперед нижней челюстью, глянул на мамалыжника маленькими старческими глазками и кивнул. Он сидел сразу за фермерами, я хорошо его видел, и он опять кивнул, когда мамалыжник беспомощно сказал:
– Ну, я пошел.
Его увели.
Все молчали.
– Если солдаты начнут стрельбу, – сказал, наконец, Йооп, – ложитесь на пол.
А Пауль добавил, раскуривая, на мой взгляд, слишком душистую сигарету:
– Не хватало, чтобы их трупы навешали на нас.
И снова в вагоне воцарилась тишина. Потом мой бесцветный сосед вдруг приоткрыл глаза и, будто раздумывая, негромко произнес:
– Отвернувшиеся от духа должны испытать всяческие несчастья, иначе как же им вернуться?
Я вздрогнул: впервые услышал голос человека, которого принимал за Шеббса.
– Вы знаете, где находятся эти Молукки? – спросил я, чтобы не молчать.
– Конечно.
– Расскажите мне.
Смутно, но я и сам уже кое-что вспомнил. Острова, разбросанные в океане между Калимантаном и Новой Гвинеей. Хальмахера, Моротай, Миссол – эти названия встали передо мной отчетливо. Когда-то впечатанные в память, они забылись, но сейчас одно за другим всплывали из ее темных пучин.
– Зачем вам все это? – медленно проговорил мой сосед.
Я удивился.
– Как зачем? Должен же я знать, откуда явились эти коричневые братцы!
– Этого не следует знать.
– Почему?
– Зачем вам делаться соучастником?
– Разве знание делает соучастником?
– Почти всегда. Я пожал плечами.
Если это действительно был Шеббс, он здорово изменился. Он стал философом. Нечастое перерождение, особенно для хронических постояльцев таких мест, как тюрьма Ливенуорт.
Мог ли Шеббс проделать такую эволюцию?
В свое время Берримен и я хорошо поработали с неким Джекки, приятелем Шеббса по Ливенуорту, давно завязавшим и осевшим подальше от старых друзей в Каскадных горах. Ну, озеро Мервин, вулкан Худ, река Колумбия, красные леса – не худшее место. Это к нему постучался однажды Шеббс. Они сразу узнали друг друга, хотя встреча была случайной. Джекки всегда подозревал Шеббса в некоторых преувеличениях, но в историю с угоном самолета поверил сразу. Почему бы и нет? Об этом уже писали в газетах. А деньги? Где твои 200 000? Ах, ты их обронил во время прыжка
Мешок с деньгами никуда не денется – Джекки загорелся сразу. Этот мешок лежит где-то в лесу, если, конечно, не влетел прямо в трубу какого-нибудь лесника. Джекки ухмыльнулся. Он, конечно, вовсе так не думал. Случись такое, об этом знала бы вся округа. 200 000 долларов влетают в трубу! А?
Джекки с удовольствием примкнул к поискам. Позднее он утверждал, что время от времени меланхоличного Шеббса вдруг охватывало чрезвычайное волнение. Что они будут делать с деньгами, когда найдут мешок? Шеббс нервно подмигивал Джекки: мы не братья Флойды, помнишь таких по Ливенуорту? – их недавно посадили на электрический стул.
Иногда Шеббса совсем заносило. Он вдруг забывал, что в Ливенуорте сидел не один. Джекки тоже в свое время скрашивал ему компанию. Он становился вдруг невероятно серьезным и таинственно намекал: ему, Шеббсу, мол, есть о чем рассказать. «Джекки, ты помнишь залив Кочинос?» Джекки помнил. Это далеко от тюрьмы Ливенуорт, но Джекки помнил. Ну, шестьдесят первый, – намекал Шеббс, – шестьдесят первый год: тогда он тоже здорово поработал, только об этом не очень-то порассказываешь; тогда он впервые прыгнул с парашютом, так что у него есть опыт.
Явное вранье расстраивало Джекки, оно бросало неверный свет на сами поиски денег. Как так? – напоминал он. В заливе Кочинос высадка шла с моря, а не с неба.
Попавшись, Шеббс не искал лазеек, а только ухмылялся: он-то знает, что говорит. Ну да, правильно, с моря. Он там сидел на берегу, в сторонке, и от него зависело многое. Но на высадке с неба он уже не настаивал.
А Мемфис? Помнишь ту историю в Мемфисе? – намекал он Джекки, бродя с ним по старым руслам и боясь поднимать голову, так ослепительно, грозно сияла над ними грандиозная ледяная пирамида вулкана Худ. Там, в Мемфисе, тоже было не просто. Ох, как не просто! Ты, Джекки, конечно, о таком и догадаться не можешь, но он, Шеббс, не догадывается, а знает. Там, в Мемфисе, вместе с Джеймсом Эрлом Рэем действовал еще и второй стрелок. Рэй стрелял в доктора Кинга из ванной комнаты, снятой в третьеразрядном отеле, а некий его напарник, оставшийся неизвестным, находился в мотеле «Лоррейн», в том крыле, что находится прямо напротив бывшего номера доктора Кинга… Шеббс не утверждал прямо, что вторым стрелком был он… Возможно, он просто помогал. Ну, скажем, сидел за рулем одного из тех двух белых кадиллаков, что сбивали со следа полицию…
«Может, это ты и был „Раулем“, а?» – посмеивался Джекки, но вранье Шеббса его огорчало.
Впрочем, в потерянные деньги он искренне верил.
Шеббс ли это? Я внимательно присмотрелся к соседу.
В вагоне похолодало. Кое-кто уже спал, натянув на себя всю имеющуюся при себе одежду.
Видимо, решил лечь и мой сосед. Он осмотрелся, подложил под голову шляпу, которая немедленно смялась; но это его не смутило. Вытянувшись на двух креслах (средний подлокотник он опустил), человек, которого я принимал за Шеббса, не пожалел и своего пальто: оно оказалось долгополым и укрыло его с головы До ног.