Ловушка для Горби
Шрифт:
— Where is a doctor?
— You fill sick?
— Yes, a little…
Именно на случай оказания срочной помощи посетителям кабинет Доввея располагался неподалеку от входа в Посольство.
— Room number six, this way, — сотрудник Посольства показал русскому рукой и тот, поблагодарив, вошел к Доввею.
Майкл Доввей был занят во внутренней комнате с двухлетней дочкой американского морского атташе — девочке нужно было сделать очередную прививку, но при виде шприца она стала биться в руках матери и кричать. Конечно, прививки и уколы — это дело медсестры, но август — месяц отпусков, и Майкл обходился сам. Русский спокойно сидел в приемной, листал «Тайм».
Когда все было закончено и девочка, вытирая слезы, вышла с матерью из кабинета,
— Yes, what can I do for you?
— Вы Майкл Доввей? — спросил посетитель по-русски.
— Да. Слушаю вас…
Но русский не сказал больше ни слова. Он подошел к Доввею и прямым оглушительным ударом кулака в челюсть бросил Майкла в нокаут. Майкл упал, теряя сознание, но русский не обратил на это внимания. Он схватил Майкла за волосы, поднял на ноги, встряхнул и, когда в глазах Майкла появился просвет сознания, врезал ему еще раз с той же сокрушающей силой. И снова поднял, и снова встряхнул, и снова врезал…
Падая в очередной раз, Майкл понял, что его сейчас просто убьют. Хладнокровно и молча. И не столько умом это понял, сколько сознание смертельной угрозы возмутило его молодое и крепкое тело. И это тело само приняло защитные меры, а именно — расслабилось совершенно. Даже тогда, когда русский ударил и в пятый, и в шестой раз — он бил уже словно в тряпку, в мешок с бесчувственной ватой. И лишь перед седьмым ударом тело Майкла вдруг собралось в один мускул и импульсом инстинкта послало колено в пах русскому. Русский охнул и рефлекторно опустил руки книзу. Именно сейчас надо было сильно врубить ему сверху, по голове. Но у Майкла не было сил для настоящего удара. Он не столько ударил, сколько упал сверху на этого русского, и теперь они покатились по полу, сшибая стулья, журнальный столик, кадку с высоким фикусом. Русский пытался вырваться из рук Майкла, а Майкл понимал, что, если он выпустит его сейчас, тот убьет его. И, сцепив руки замком, катаясь вместе с этим русским по полу, Майкл как бы отдыхал, набирал силы для драки, а заодно и ждал — ну услышит же кто-нибудь шум в его кабинете!
Ни черта подобного! Никто не входил и не вбегал в кабинет! А русский вырвался как раз в тот момент, когда Майкл уже открыл рот, чтобы закричать, позвать на помощь. И теперь уже было не до крика, теперь они дрались на равных, потому что и Майкл озверел от злости. И — он был выше этого русака почти на голову, он был моложе, черт возьми!..
Через несколько бесконечно длинных минут, окровавленные, в разорванной одежде, они оба сидели друг против друга в разных углах кабинета. Между ними была опрокинутая мебель, разбросанные папки и бумаги, разбитый компьютер. Оба смотрели друг на друга, как два выдохшихся зверя, и каждый стерег движение своего врага. Но уже у обоих не было сил подняться. Майкл мысленно ощупывал себя — ребра целы. Кажется, отломанной ножкой журнального столика я крепко попал этому русскому по очкам. Если у него разрыв почек, он вряд ли встанет…
— Моя… фамилия… Чистяков… — сказал через отдышку русский, кривясь от боли.
— Ну… и что? — тоже через отдышку спросил Майкл.
— А ты, сука… даже не знаешь ее фамилию?
— Кого… фамилию?
— Полины… Я отец Полины… Ты, сука, жил с моей дочкой и даже не знал ее фамилии! — русский хотел подняться, но схватился рукой за поясницу и охнул от боли. — Блядь!..
Так и есть, подумал Майкл, я отбил ему почки. Отцу Полины. Но в этот момент русский второй рукой запустил в Майкла той самой ножкой журнального столика, которой минуту назад Майкл врезал ему по спине. Однако силы отца Полины были уже не те — ножка столика даже не долетела до Майкла.
— Нет, я тебя достану! — озверел от своего бессилия русский и пополз к Майклу, закусив губу от боли.
Майкл схватил эту ножку, которую бросил в него отец Поли.
— Не подходите!
Но тот и сам остановился — казалось, он сейчас рухнет на пол, у него был типичный болевой шок. Стоя напротив Майкла на четвереньках, он с бессильной ненавистью смотрел Майклу в глаза.
—
— Что? Что Вы сказали? — Майкл подполз к русскому, схватил за волосы: — Эй!
Русский был без сознания. Майкл сел рядом, с изумлением оглядел свой разгромленный офис. Черт возьми, всего несколько минут назад была нормальная жизнь, и вдруг — драка, разгром и — Поля отравилась?! Он снова затормошил русского:
— Эй!!!
Но тот лежал бесчувственный. Майкл взял его за руку. Пульс, слава Богу, прощупывался. В заднем кармане брюк четко обозначался квадратный бумажник. Майкл вытащил его, открыл. Советский паспорт с фотографией владельца. Действительно: Чистяков Семен Иванович. Русский. Военнослужащий. Жена — Ольга Антоновна, дети: Полина Семеновна, дочь. Домашний адрес: Москва улица Гарибальди, 9, кв. 32… Картонный пропуск в больницу № 7 Черемушкинского района г. Москвы. Офицерская книжка. Майор связи. В/ч 34908, Московский военный округ. Две советские десятки и еще один рубль — желтый и маленький. Майкла всегда удивляла величина советских денег — чуть больше марки, бумагу экономят. Конверт. Москва, Садово-Самотечная, 2, Посольство США, Г-ну Майклу Доввею. Господи, это же мне! И это же Полин почерк — округлые ровные буквы, как у школьницы. Майкл стремительно вытащил листок бумаги из открытого конверта. Школьный, вырванный из тетради в косую линейку листок…
«Мой дорогой, мой дорогой Майкл!
Когда ты получишь это письмо, меня уже не будет в живых. Из всех видов самоубийств я выбрала самый простой — я отравлюсь газом. Говорят, это не очень уродует лицо. И если ты меня простишь, тебе не будет противно поцеловать меня на прощанье.
Дело в том, что я предала тебя. Ты не оставлял свою квартиру открытой в ту ночь. Ее открыли сотрудники КГБ. Клянусь тебе перед смертью, что никогда до этого я не имела с ними никакого дела. Но в ту ночь они приехали за мной на квартиру моих родителей, подняли меня с постели и отвезли в КГБ к генералу Митрохину. Остальное ты можешь и сам представить. Им нужно было то письмо, которое ты привез из-за границы. Пока ты спал, я нашла его в кармане твоего пиджака, вынесла им на лестничную площадку, а через две минуты они вернули мне его в таком виде, словно и не открывали. Вот и все. Я не знаю, насколько это важное письмо, но думаю, что важное, если ради него в два часа ночи со мной разговаривал сам Председатель КГБ. Он сказал, что речь идет о безопасности нашей страны, о судьбе России, и я, как русская, обязана это сделать, даже если я люблю тебя больше жизни. Наверное, он прав — ведь я сделала это!
Но я предала тебя! И боюсь, что ради России, ради моей Родины я могу это сделать еще не раз. Но я не хочу! Я люблю тебя. Я люблю тебя! Поэтому у меня нет выхода…
Прощай. И, если сможешь, — прости свою „Белоснежку“.
Твоя Поля.»
С трудом поднявшись, утирая кровь с рассеченной губы и брови, Майкл прошел во вторую комнату, открыл шкаф с лекарствами, взял банку с нашатырным спиртом и вату. Вернулся к отцу Поли, сунул ему под нос вату с нашатырным спиртом, стал растирать виски. Секунд через тридцать тот пришел в себя, открыл глаза.
— Она жива? — спросил Майкл, наклонившись к нему.
Русский собрался с силами и вдруг… плюнул Майклу в лицо. Слюной и кровью. Майкл отпрянул, утер лицо и жестко схватил русского за ворот рубашки, встряхнул:
— Я тебя убью сейчас, свинья! Она жива или нет?
— Мы вас в Афганистане не добили… Но завтра мы вам покажем кузькину мать! — сказал русский, с ненавистью глядя ему в глаза. — И вам, и жидам — всем!.. Выкинем из России… — И опять собрался плюнуть.
Но Майкл наотмашь ударил его ладонью по лицу.
— Fuck you! Она жива или нет?
И все-таки русский извернулся и плюнул ему в лицо еще раз. И тогда Майкл, уже не утираясь, схватил русского за горло.
— Fuck you!.. Fuck you!.. — в бешенстве он бил русского головой об пол. — Она жива или нет? Я убью тебя! Жива или нет?!