Ловушка для повесы
Шрифт:
Атмосфера тайны окружала их... И Коннора... И добрую часть всего того, что они делали.
Каждый день Коннор проводил по несколько часов за закрытыми дверьми своего кабинета. Иногда он предпочитал находиться там в одиночестве, но чаще встречался там со своими людьми, и приглушенный рокот мужских голосов доносился в коридор и гостиную. По непонятным причинам Аделаиде нравились эти звуки, и она находила кучу поводов, чтобы сидеть в гостиной, когда мужчины закрывались в кабинете. Слова казались неразличимыми, но было легко разобрать, кто говорит и когда. Особенно
Она размышляла о том, так же нравились бы ей звуки его голоса, если бы он чаще бывал в ее обществе. Она имела в виду не жажду обладания его телом. В этом смысле Коннор был ей доступен всегда. Каждую ночь, если быть точной... И каждое утро. Она не сомневалась, что при малейшем поощрении с ее стороны он был бы доступен и днем. В этом отношении он — к ее огромному удовольствию — был невероятно внимателен.
По правде говоря, он был внимателен во всех отношениях... когда находился поблизости. Он редко пропускал завтрак или обед, но часто ленч или пятичасовой чай. Если она останавливала его в холле, чтобы задать вопрос или перед сном поделиться какой-то тревогой, он внимательно ее выслушивал и давал продуманные ответы и здравые советы. Однако если ей нужно было задать ему вопрос, когда он был со своими людьми, ей приходилось ждать.
Она затруднилась бы ответить, как относится к такому устройству жизни. Никаких оснований для жалоб у нее не было. Коннор не пренебрегал супружескими обязанностями, но Аделаида чувствовала какое-то легкое недовольство... неловкость, когда он исчезал в кабинете со своими собеседниками. А мрачная улыбка удовлетворения, игравшая на его губах после этих встреч, лишь усиливала ее тревогу. Потому что слово «мрачный» не должно было бы применяться ни к одному аспекту жизни в первые же недели после свадьбы.
А больше всего она боялась за него — из-за тех рисков, на которые он мог пойти. Как далеко мог он зайти в своем стремлении к мести... А если, не дай Бог, это вернет его в тюрьму... или, того хуже, на виселицу?.. А если вообще ни к чему не приведет? Как долго будет он посвящать свою жизнь мщению, исключая из нее почти все остальное... ее в том числе?
Аделаида пыталась напомнить себе, что знала с самого начала, какое дело Коннор считает первоочередным. Она пошла на этот брак, прекрасно понимая, чего ей ждать. Но ни одно из этих размышлений ее не успокаивало... не смягчало тревожной правды.
Брак с Аделаидой оказался всем, на что он надеялся... Коннор пришел к этому заключению, спускаясь со второго этажа семейного крыла.
По правде говоря, этот брак оказался даже больше того, на что он рассчитывал. Он предполагал, что такое состояние станет приятным и удовлетворяющим. А вот чего он не ждал, так это того, как это будет удобно по жизни.
Какого цвета драпировки вы хотите видеть в своей гостиной? Спросите мою жену.
На обед подать говядину или баранину? Спросите мою жену.
Возникла ссора между служанками? Какие-то проблемы с садовником? Хочется получить в объятия красивую женщину? На все это отвечала Аделаида. Притом мгновенно.
Какое,
Единственное разочарование, которое принесла в его жизнь Аделаида, была утрата способности как следует сосредотачиваться. Стоило ему уловить лишь дуновение ее духов в комнате или услышать за стеной легкий перелив ее смеха, и его мысли устремлялись к тому лишнему часу утром, который он провел в постели с ней, или радостям грядущей ночи, или возможностям послеполуденного отдыха... Он еще не испытал этого последнего удовольствия, но думать об этом было очень приятно.
Коннор как раз начал размышлять об этом и дошел в своих фантазиях до невыразимо увлекательного момента, в котором Аделаида манила его своим пальчиком, когда тихое хныканье и легкое движение около открытой двери привлекли его внимание. Оглянувшись, он увидел на полу соседней комнаты Джорджа. Глаза и нос малыша покраснели, а по щекам катились крупные слезы.
Что-то вроде страха пробежало холодом у Коннора по спине, но он постарался его сдержать. Дети плачут. Известно, что время от времени они это делают. И нет в этом повода для паники. Никаких причин, повторял он про себя, делая шаг к ребенку. Потом еще один шаг... Так, твердя себе эти успокоительные слова, он шаг за шагом пересек комнату и остановился над головой Джорджа... как идиот-великан.
— Ты это прекрати.
Из снисхождения к возрасту объекта своих увещеваний Коннор постарался говорить тихо и ласково. Однако малыш явно с ним не согласился. Он поднял голову, широко открыл глаза и разразился душераздирающим воплем.
— Господи! — простонал Коннор, чувствуя, что его барабанные перепонки вот-вот лопнут. — Не надо!
Он присел на корточки, что, видимо, несколько успокоило Джорджа, ибо отчаянные вопли перешли в рыдания. Ободренный этой маленькой победой, Коннор сделал глубокий вдох и, протянув руку, храбро похлопал ребенка по плечу. Джордж осел на пол, как растаявшее мороженое.
Матерь Божья!
Вот теперь появились все основания для паники. Коннор торопливо схватил Джорджа за плечики и постарался его посадить. Джордж снова свалился на пол.
Коннор попытался снова... с тем же результатом.
— Черт побери все! Сидеть!
Поморщившись, он мысленно выругал себя за грубость. Сначала он сшиб ребенка с ног, а теперь сыплет ругательствами. Хорош, нечего сказать...
Куда, черт бы их побрал, подевались все слуги? Где, черт побери, Аделаида?
— Прекрати это... Джордж... Так нельзя себя вести. Хочешь, чтобы тебя все считали ребенком?
Рыдания мгновенно стихли. К невыразимому облегчению Коннора, Джордж, медленно оттолкнувшись от пола, сел и, шмыгнув носом, объявил:
— Не ребенок!
— Конечно, нет, — поспешил подтвердить Коннор. По правде говоря, он готов был согласиться с любым утверждением малыша. С чем угодно, если это не даст ему заплакать. Он протянул руку, чтобы погладить того по головке, но тут же ее отдернул. — Вовсе не ребенок!
Джордж громко шмыгнул носом и склонил голову набок.
— Плохой.