Ловушка для повесы
Шрифт:
— Это ты обо мне или о себе? — При виде непонимающего выражения Джорджа он покачал головой. Не исключено, что мальчик говорил о грубых словах Коннора, а значит, чем скорее он их забудет, тем лучше. — Не важно. Из-за чего ты пришел в такое состояние?
Когда никакого ответа не последовало, Коннор попытался переиначить вопрос:
— Что неладно, Джордж? В чем дело?
Никакого ответа. Ребенок сидел молча, с мокрыми щеками и сопливым носом и взирал на него большими заплаканными
Коннор снова попытался выяснить причину такого отчаяния. Медленно и тщательно выговаривая слова, он достал носовой платок и вытер Джорджу личико.
— Почему... ты?.. — Тут ему пришла в голову ужасная мысль. — Ты ведь... Ты ведь уже не в пеленках?..
— Ох! — внезапно произнес Джордж и сунул в лицо Коннору свой локоть, чуть не угодив ему в челюсть и показывая ссадину на предплечье.
Коннор откинул голову и уставился на покрасневший клочок кожи. Ничего особенного он там не увидел, а поэтому не понимал, что ему делать дальше. По крайней мере это лучше, чем менять грязную пеленку.
— Вижу-вижу, — солгал он.
Дьявольщина! Что делают с детьми в таких случаях? Кажется, целуют. Он надеялся, что от него этого не потребуется.
— Поцелуй.
Проклятие!
— Но, Джордж, это вроде бы не такая уж большая ссадина. Почему бы нам не поискать твою тетю?..
Губы Джорджа задрожали.
— Поцелуй.
Коннор поцеловал и был вознагражден лучезарной улыбкой Джорджа.
Вот так-так. «Не так уж это и трудно, — подумал Коннор. — Сущий пустяк». И поскольку свидетелей рядом не было, ничего страшного не произошло.
— Отлично, Коннор. Молодец.
Он обернулся и увидел в дверях Аделаиду. Ее большие карие глаза смеялись.
— Как долго ты здесь стояла?
— Недолго.
Но достаточно долго, понял он, чтобы спасти его от роли няньки.
— Ты могла бы сказать что-нибудь.
— Да, — ее губы изогнулись в нежной улыбке, — могла бы.
Коннор выпрямился и хмуро посмотрел на нее.
— Неужели у меня тоже такой раздражающий вид, когда я доволен собой?
— Вдвое больше, — уверила она его.
— Отлично.
Аделаида тихо рассмеялась и пересекла комнату, направляясь к Джорджу. Она подхватила его на руки, поцеловала сомнительную ссадину на локте, затем укоризненно проговорила:
— Ты знаешь, дорогой, почему у тебя случился этот «Ох»? Потому что ты забрался сюда, куда тебе ходить не следовало, вместо того, чтобы уютно спать в детской, как тебе было велено.
Коннор сомневался, что малыш полностью понял, что ему говорят. Но слово «спать» явно до него дошло и вызвало новый вопль.
— Нет! На пол!
Он забился в руках Аделаиды, но тщетно.
Не обращая внимания на новый взрыв
Минутой позже он все еще сверкал глазами, когда быстро откликнувшаяся служанка освободила Аделаиду от ее орущего груза.
— Ты все еще не слишком ловко чувствуешь себя с ним? — поинтересовалась Аделаида, когда служанка удалилась.
Ее вопрос почему-то заставил его оправдываться:
— Я хорошо к нему отношусь.
— Да-да. Знаю. Я вовсе не собиралась тебя критиковать. — Подойдя к кровати, она облокотилась на стойку балдахина. — Это просто наблюдение. Разве в Бостоне не было маленьких детей?
— Да, — ему сразу захотелось сбросить напряжение с вдруг окаменевших плеч, — были, но совершенно другие. Они не были такими...
— Какими такими? — настаивала Аделаида.
Они не были его детьми.
— Такими невинными.
— Все дети невинны.
— Ты не бывала на темных окраинах Бостона.
— Все дети, — повторила Аделаида, вглядываясь в него с тихой настойчивостью, от которой ему сделалось неловко. — Видно, тебе там пришлось тяжко. Ты ведь сам был почти ребенком.
Напряжение в нем усиливалось.
— Я был подростком, а не ребенком.
— Это вопрос сомнительный, — пробормотала она. — Сколько тебе было лет, когда ты встретился с Майклом и Грегори?
Она спросила это вроде бы небрежно, однако Коннор понял, что она хочет побольше узнать о его прошлом.
— Все еще был подростком.
— Ты точно не помнишь?
Он помнил, но не хотел поощрять ее расспросы.
— Мне было на девять месяцев больше пятнадцати лет, когда я сбежал с корабля, — сухо ответил он, надеясь, что скорый ответ покончит с этим вопросом. — А через четыре месяца после шестнадцатого дня рождения я повстречался с Грегори и Майклом. Жизнь до них была трудной, а после — нет. У меня появились еда, кров и двое опытных взрослых, готовых заботиться о моем благополучии.
— Расскажешь мне, каково это было — быть насильно завербованным?
— Нет.
Ад и все его дьяволы! Разумеется, нет!
— Почему нет?
— Потому что можешь сама это себе представить.
Тяготы и лишения, которым подвергались матросы, были широко известны. Всегда хватало людей, готовых рассказать о постоянном голоде, жестоких зимних холодах и выворачивающей наизнанку летней жаре, о бесконечных часах тяжелого труда и жгучей унизительности сознания, что ты ничтожен, как частица пушечного пороха. Если ей хочется подробностей, пусть выясняет это у кого-нибудь еще.