Ловушка для Слепого
Шрифт:
– У меня тоже, – вздохнув, повторил Виктор. – А гранату береги. Пригодится.
– Скоро? – хищно спросил Телескоп.
– Очень скоро, – пообещал Виктор Шараев, поднося к губам сигарету и глядя перед собой задумчивым взглядом.
Человек в строгом деловом костюме и небрежно наброшенном поверх него дорогом светло-сером пальто подошел к краю невысокого обрыва, неслышно ступая по мертвой ноябрьской траве начищенными до зеркального блеска тупоносыми ботинками, и остановился, дымя сигаретой и задумчиво глядя на темную воду, с тихим журчанием обтекавшую торчащие из реки коряги. В правой руке он держал уникальной формы тонкостенный бокал, небрежно зажав между пальцами узкую длинную ножку, так что бокал лежал у него на ладони,
– Хорошо живешь, Василий Андреевич, – сказал он.
Говорил он негромко, хотя все охранники были предусмотрительно удалены на расстояние, исключавшее всякую возможность подслушать разговор. Конечно, собеседник вполне мог утыкать весь берег микрофонами, но человек с бокалом сознательно шел на риск. Он не сомневался, что его деловой партнер старательно собирает на него компромат, скрупулезно протоколируя каждую беседу, но бояться даже не думал: партнер был у него в руках и, более того, человек с бокалом давно уже знал, где его собеседник хранит свои досье, так что в случае необходимости их можно было изъять и уничтожить в любой момент.., так же, впрочем, как и того, кто их составлял.
– Кто много работает, тот хорошо живет, – назидательно ответил собеседник и слегка переменил позу, отчего плетеное кресло под ним негромко скрипнуло.
– В таком случае лучше всех должна жить ломовая лошадь, – заметил человек с бокалом и обернулся. У него было длинное и породистое, немного непропорционально вытянутое лицо с гладкой кожей и проницательными темно-карими глазами, которые приятно контрастировали с абсолютно седыми бровями и волосами. – Л ты. Кудрявый, на ломовую лошадь не похож.
Солнечный блик заиграл на лысом черепе старого вора, когда тот покачал головой.
– Ты что, – не без яда спросил он, – в налоговую полицию перевелся? Может быть, декларацию составить по дружбе?
– Боже сохрани, – человек снова сделал глоток из бокала и затянулся сигаретой. – Трудно с тобой, Василий Андреевич. Ни слова в простоте. А я только хотел сказать, что у тебя здесь чертовски здорово.
– Вот так бы и говорил, – Кудрявый завозился, закуривая сигарету, и снова откинулся на спинку кресла. – А тебя на зоологию потянуло. Тоже мне, ветеринар. Чудак ты. Сивый. Хочешь попросту, а сам ходишь кругами, как кот вокруг сала.
– И молодец ты, что не стал дом строить, – снова заговорил Сивый, пропустив тираду Кудрявого мимо ушей. – Как гляну на все эти терема, с души воротит, честное слово. Выеживаются друг перед другом, как мухи на стекле пока и в самом деле налоговый инспектор в дверь не постучит.
– Гм, – сказал Кудрявый. – Я так понимаю, что дальше мы будем говорить о погоде.
Сивый беззвучно рассмеялся, залпом допил содержимое бокала и щелчком отправил в реку недокуренную сигарету. Он двигался легко, словно танцуя, и Кудрявый поймал себя на том, что опять ломает голову, пытаясь догадаться, откуда свалился на его голову этот тип и почему с ним нельзя разобраться так же, как со всеми остальными смертными. Он знал ответ, но старательно прятал его от себя самого. Суть заключалась в том, что этот человек вовсе не был простым смертным в обычном понимании этого слова. В свое время, когда седоголовый молодчик впервые возник на горизонте и положил свои музыкальные пальцы на морщинистую глотку Кудрявого, Кудрявый попытался эти пальца откусить и не дотянулся. Люди, посланные следить за Сивым, потеряли его на первом же перекрестке и больше не нашли, а пятеро «быков», которых Кудрявый отправил за головой этого красавца, и вовсе не вернулись. После исчезновения последнего из них Сивый нанес ответный удар. На протяжении одной недели сонные райотдельские мусора вдруг встрепенулись, вышли из ступора и красиво, как на учениях, накрыли подпольный игорный дом Кудрявого, комиссионку, директор которой много лет клевал у Кудрявого с ладони, две блат-хаты
В течение этой черной недели менты выпили из Кудрявого почти всю кровь, а потом вдруг резко угомонились и снова впали в спячку, словно им перекрыли кислород.
Как только Кудрявый убедился, что буря улеглась, ему позвонил Сивый и как ни в чем не бывало поинтересовался здоровьем.
Кудрявый не был идиотом и мог сложить два и два.
«Чего тебе надо, сволочь?» – спросил он, закончив этот несложный подсчет. – «Долю», – раздалось в ответ. – «Дулю, – отрезал Кудрявый, который в то время еще очень трепетно относился к таким вещам, как авторитет и воровская честь. – Я тебя достану, мусорюга.»
Сивый бросил трубку, не дослушав, а посреди ночи в нору Кудрявого, о которой не знала ни одна живая душа, с треском и грохотом вломились трое здоровенных сержантов и, не тратя времени на разговоры, сделали из него отбивную. Это были самые обыкновенные менты, которых Кудрявый привык видеть исключительно на задних лапках в ожидании подачки, и то, как они обошлись с вором в законе, было оскорбительно до слез.
«В следующий раз мы тебя опустим, козел», – пообещал ему здоровенный сержант с кривым носом и расплющенными ушами, глядя сверху вниз на распластанного на полу Кудрявого. С шумом втягивая в себя хлещущую из разбитого носа кровь, Кудрявый посмотрел ему в глаза и вдруг понял, что ни этот одетый в тесный серый китель бугай, ни два его приятеля сроду не служили в ментовке, а если и служили, то совсем не в той, с которой он привык иметь дело.
Воровская честь требовала сказать что-нибудь презрительное и злое, но благоразумие взяло верх, и Кудрявый промолчал.
Сивый не давал о себе знать еще неделю – ровно столько, сколько понадобилось Кудрявому, чтобы поднять на ноги всех своих людей в милиции и убедиться в том, что он знал с самого начала: его обидчики не числились среди личного состава московской ментуры. За это время Кудрявый успел сменить нору и был очень удивлен, когда однажды утром кодовый противовзломный замок на дверях его убежища словно по волшебству открылся, дверь распахнулась, и на пороге возник Сивый – широко улыбающийся и с двумя бутылками водки в левой руке.
Правая рука Сивого пряталась в кармане плаща, и Кудрявый, успевший к этому времени сильно поумнеть, не стал хвататься за лежавший под подушкой пистолет: он не чувствовал себя достаточно подготовленным к загробной жизни.
Разговор затянулся на добрых четыре часа, и в конце концов Кудрявый смирился с неизбежным. Кроме того, в ходе разговора Сивый как будто невзначай дал ему пару-тройку наводок, с помощью которых Кудрявый мог в кратчайшие сроки поправить свои пошатнувшиеся дела, так что, если подходить к делу с точки зрения взаимной выгоды, заключенное в тот день соглашение было не таким уж гиблым, как показалось Кудрявому в самом начале.
Кудрявый очень быстро понял, что имеет дело с офицером госбезопасности, причем не с кабинетным протирателем штанов, а с полевым работником высокого класса. С точки зрения кодекса воровской чести, это было типичное западло – даже хуже, чем выносить парашу или подбирать подмокшие бычки в сортире, но деваться было некуда, а наводки, которые давал Сивый, приносили ощутимую прибыль. Что же до кодекса чести, то греха, о котором никто не знает, вроде бы и вовсе не существует.
На заводик, где московские умники расфасовывали немецкие таблетки, Кудрявого навел тоже Сивый. Этот человек-призрак совершенно непостижимым образом узнавал такие вещи, о которых знали считанные единицы, и сейчас Кудрявый испытывал определенный дискомфорт: дело пошло не совсем так, как он рассчитывал. Возможно, ему стоило сразу шлепнуть Активиста вместо того, чтобы затевать с ним игру в кошки-мышки. В конце концов, все, что он мог потерять, отправив на дело своих людей, – это несколько безмозглых нажимателей курков.