Ловушка для волшебников
Шрифт:
Завидев Говарда, мистер Колдуик прервал разговор с мамой и подошел отчитать мальчика за опоздание.
— Это безобразие и полнейшее неуважение — заставлять собственную мать дожидаться, пока вы соизволите прийти! — проблеял он и строго проверил, настроена ли у Говарда скрипка.
Разумеется, остальные скрипачи тут же начали оборачиваться к Говарду и шептать: «А она твоя мама?» Мистер Колдуик вернулся на дирижерский помост и завел длинную нудную речь о том, как им всем повезло, что миссис Сайкс удостоила их сегодня своим посещением. Говард поджал ноги и постарался не слушать. Ему надо было о многом поразмыслить. Например, об Арчере: непонятно, нравится ему Арчер или нет. Потом Говард задумался о мастерской-ангаре,
Очнулся он, когда услышал мамин голос:
— Пожалуйста, представьте, будто меня здесь нет, и играйте как обычно. Я буду слушать, но пока ничего говорить не стану, а скажу все потом. Договорились? Готовы?
Мистер Колдуик шагнул вперед. Дирижерская палочка взвилась в воздух. Говард поспешно пихнул скрипку под подбородок. Школьный оркестр заиграл как обычно. Получилось ужасно. Поскольку мама была тут, Говард в кои-то веки прислушался к исполняемой музыке и понял, что играют они хуже некуда. Фальшивили все, кто только мог. Интересно, как так получается, ведь по закону средних величин, если все фальшивят, должно звучать приемлемо. А сколько, оказывается, этих нот — и все звучат вразнобой. И поскольку каждый из оркестрантов пытался взять верную ноту, на дирижерскую палочку мистера Колдуика никто не смотрел — не до того было. Музыка неуклонно превращалась в состязание, кто быстрее доиграет. Победили в гонке первые скрипки, триумфально обскакав виолончели на целый такт, а трубы обо шли флейты, и те оказались всего лишь четвертыми. Последними к финишу пришли ударные, потому что ударник запутался в своей партии и вообще не играл — ни разу не стукнул по барабанам.
Говард прекрасно помнил, что именно мама говорила о школьных оркестрах дома, поэтому обрадовался, когда она выступила вперед и сказала:
— Ну что ж, это была неплохая попытка. Но мне кажется, кое-кто из вас просто не понял, как нужно исполнять эту музыку. Дайте-ка я покажу вам на фортепиано.
Мама прошла к роялю и, к немалому удивлению Говарда, действительно показала им. Она показала, что должна делать каждая группа инструментов, когда ведет мелодию, поддерживает ее или вплетает новый мотив в предыдущий. Строение музыкального произведения внезапно предстало перед оркестрантами очень отчетливо — яснее ясного. Более того, через полчаса маминых разъяснений все оркестранты неожиданно загорелись желанием сыграть как надо. Когда мама предложила попробовать исполнить пьесу еще раз, все с радостью схватились за инструменты: струнные горячо взмахнули смычками, духовые вдохновенно приложили мундштуки к губам, ударник воздел палочки. Говард, подхваченный всеобщим энтузиазмом, понял: да ведь мама настоящая мастерица своего дела!
Оркестр заиграл. На этот раз всем каким-то чудом удалось почти не фальшивить. Кое-кто даже умудрялся следить за дирижерской палочкой. Они доиграли пьесу приблизительно до середины, и ударник впервые за репетицию застучал по барабанам и тарелкам, как вдруг в груде футляров и чехлов за спиной у Говарда загрохотало и заклацало. Вроде бы даже кто-то запел, но кто? Что еще за шутки? Мистер Колдуик раздраженно повернулся и замер, вытаращив глаза от изумления. Мама проследила за его взглядом и тоже застыла. Музыканты один за другим сбивались с ритма и переставали играть — и вот музыка стихла. Говард тоже оглянулся и, как все, оцепенел, пораженный. Рот он не разинул только потому, что снизу челюсть была подперта подбородником скрипки.
По вестибюлю величественно шествовал высокий, вычурно разодетый человек в окружении диско-танцоров, расфуфыренных в пух и прах. Танцоры выплясывали на ходу, за ними следовал ни больше ни меньше как церковный хор — две дюжины маленьких мальчиков-хористов, а замыкал процессию взволнованный обладатель черной рясы, в котором Говард признал хормейстера. Но внимание мальчика куда сильнее привлек вожак процессии, разодетый наподобие Аладдина. «Это же Торкиль! — понял Говард. — Больше некому!»
Голову Торкиля венчал огромный раззолоченный тюрбан, с ушей свисали рубиновые серьги. Шуршали белые шальвары, подпоясанные алым кушаком, шаркали по полу золоченые туфли с загнутыми носами. На ходу Торкиль помахивал маленькой дирижерской палочкой, усыпанной драгоценностями.
— Кто это — джинн? — спросили за спиной у Говарда.
«Если это джинн, то кто тот дурак, что потер лампу?» — мрачно подумал Говард. Наверно, Торкиль разоделся так пышно потому, что он красавчик не хуже Диллиан. Но вот зачем было притаскивать с собой ораву танцоров и церковный хор в придачу — этого Говард не понимал. И вообще он ужасно разозлился, ведь Торкиль прервал репетицию ровно тогда, когда Говард впервые в жизни получал удовольствие от школьного урока музыки. Да и по маме было видно, что она совсем растерялась — не знает, как быть и что сказать.
Мистер Колдуик взял себя в руки и проблеял: — Кто вы такой, сэр? Немедленно покиньте помещение!
Торкиль остановился за спинами оркестрантов. Темные глаза его гордо блеснули из-под сверкающего тюрбана.
— Я Торкиль! — объявил он. — Я окучиваю всю музыку в этом городе, поэтому имею полное право здесь находиться.
— Исчезните сию же минуту! — возмутился мистер Колдуик. — И забирайте всю вашу ораву!
Церковный хор уже успел умолкнуть — мальчики озирались по сторонам, таращились и хихикали. Но танцоры еще приплясывали, и хормейстер вовсю дирижировал.
— К вашему сведению, школьный оркестр пытается репетировать, — язвительно сообщил мистер Колдуик, — а вы нам меша…
— Да заткнись ты, старая овца! — С этими словами Торкиль ткнул в учителя сверкающей палочкой.
Оркестранты ахнули, услышав столь пренебрежительное обращение к мистеру Колдуику, хотя, честно говоря, мысленно они и сами частенько так его называли. Хористы покатились со смеху, и даже танцоры, продолжавшие плясать, заухмылялись. Все поглядели на мистера Колдуика, ожидая, что он падет на четвереньки и обрастет курчавой шерстью. Но ничего подобного не произошло.
Торкиль навел палочку на маму.
— Мне надо сказать вам несколько слов с глазу на глаз, — объявил он.
Мама успела прийти в себя. Твердым будничным голосом, который так отменно действовал на Громилу, она произнесла:
— В таком случае вам придется подождать до окончания уроков. Сейчас я занята.
Однако оказалось, что Торкиля этим не возьмешь. Он взмахнул палочкой в сторону танцоров и приказал:
— Всем прыгать!
Потом навел ее на хор и велел:
— Всем петь! Шумите, да погромче! Мешайте им! Хор послушно загорланил псалом. Танцоры заплясали, лавируя между стульев с оркестрантами, — то вертелись на месте, то подскакивали и притопывали.
Торкиль с победоносной улыбкой повернулся к маме.
— Теперь вы зависите от меня: пока я не позволю вам вернуться к делу, вы не заняты, — заявил он, перекрикивая какофонию. — И не советую возражать, не то я рассержусь всерьез.
Он пошел через оркестрантов к дирижерскому помосту, сопровождаемый крутящимися танцорами. С грохотом рушились пюпитры. На Говарда налетел плясун в ярко-лиловом, с малиновыми волосами, и сшиб с пюпитра ноты. Мальчик увидел, как разлетаются странички, и жгучая ярость, которой он почему-то не ощущал в гостях у Арчера, снова вспыхнула в нем.