Ловушка под омелой
Шрифт:
— Это почему? Ты желаешь им зла?
— Нет, ну что вы, конечно же нет, — поспешила я его успокоить, хотя у самой сердце тревожно рвалось из груди. — Просто моя сила…моя магия…она не слушает меня. Растёт, меняется, а я не готова…
— Она злая что ли? — спросил Томас.
Его вопрос впервые заставил меня задуматься над этим. Я даже растерялась немного.
— В общем-то нет, — медленно ответила, всё ещё размышляя. — На самом деле, даже наоборот. Когда она успокоится и окрепнет, то принесёт в мир немало света и любви.
— Вон оно как! — воскликнул он. — Это же чудо, верно?
—
— Наверное, это объяснимо, — пожал плечами Томас. — Любовь-то она разная бывает. Её нужно видеть во всём. Она как подарок судьбы.
— Верно, — повторила я, опуская голову. — Для всех, кроме меня.
— Почему, — снова удивился лесник.
— Я смогу видеть любовь в сердцах других людей, смогу эти сердца соединять. А вот сердца дорогого мне человека, я не увижу. Оно для меня закрыто.
— И что ж тут удивительного? — добродушно усмехнулся лесник. — Все люди так живут, так и должно быть. Где это видано, чтобы ты видел сердце любимого? А в чём тогда испытание любовью? Как она расти будет, меняться. Откуда милосердие возьмётся, жертвенность? В этом, можно сказать, вся суть. Томиться, любить, но не в ответ — это просто, а от всего сердца. Своего сердца. Любовь не ждёт милости, она её дарует. Любить кого-то — это благо!
Я вновь подняла глаза на лесника. Он говорил бесхитростно, как знал. Как мог. И так просто и искренне, от всей души звучали его слова.
— А если тот, кого любишь, выбрал другую? — с щемящей болью в сердце спросила я. — Если боль разрывает сердце? И та другая, своим видом терзает меня?
— Ревность оскверняет любовь, — нахмурился Томас. — А жгучая ревность — уничтожает. Глядя на того, кого любишь, чего хочешь больше всего?
Услышав вопрос, я представила лицо Дрея, вспомнила его улыбку, голос, тепло рук. Ответ появился в голове сам собой:
— Чтобы он был счастлив.
— Вот тебе и ответ на всё, девочка.
Больше Томас ничего не сказал. Он продолжил пить чай, предоставив меня моим мыслям и переживаниям.
Я хочу, чтобы Дрей был счастлив. Но если не со мной? От мысли об этом сердце кровью обливалось. Я неизбежно представляла его смеющимся рядом с Лидией. Душа горела, но разум чётко понимал, что невозможно заставить кого-то любить тебя против воли. Головой я э\то понимала, но как смириться? Как научиться жить с этой болью? Как принять эту насмешку судьбы? И почему та, кто видит любовь, неизбежно сама должна оставаться несчастной? Ведь счастливый человек может принести ещё больше тепла и любви в этот мир.
Рядом с Томасом было спокойно, словно время остановилось, а внешний мир замер, ожидая пока я приду в себя.
Да, чуть легче мне действительно стало, но воспоминания и мысли о судьбе моих несчастных родителей и девушек, кому до меня досталась магия омелы, никуда не делись. Мне было горько, но винить Ивию, побывав в её «шкуре» я не могла. Эти чувства слишком сильные, чтобы справиться в одиночку. А тогда Ивия осталась со всем этим наедине. В совете ей никто не помог, разобраться не пожелал. Я понимала гнев наследников и их отца, мой собственный тоже не утихал, ведь их жестокосердие и бездействие погубили моих родителей.
Лесник позволил мне остаться на ночь, постелил на лежаке у камина, а сам ушёл в другую комнату. Я видела, что он не привык к гостям и был немного растерян, словно стеснялся скудного убранства и простоты своего жилья. Но я смогла выразить ему безмерную благодарность за добрые слова и покой, который ощутила в его доме и в его компании.
И вновь спала я тревожно, тело и душа горели в пламени, в котором то и дело всплывало лицо Андреаса. Я бежала куда-то, а тело продолжало гореть. А потом во всём этом хаосе появился голос. Ровный, проникновенный. Он звал меня по имени. Этот голос казался мне знакомым и будто близким. Он манил, призывал, я чувствовала, что нужна его хозяину. Мои тело и душа рвались к нему. Всё ещё будто во сне я поднялась с постели. Острэм дремал под сияющими в чистом небе звёздами. Я медленно двинулась по комнате. Всё видела, слышала, но будто всё ещё спала. Ничего вокруг не имело значения, только этот голос, призывающий меня. Я была ему нужна, он страдал. Когда выходила из дома лесника, Ярд проводил меня долгим взглядом, издал странный звук, похожий на ворчание, а потом направился в комнату к хозяину.
Дверь отворилась бесшумно, мороз сразу ударил в лицо, но он только порадовал пылающую кожу. Как добралась до академии не помню, но я точно знала, куда именно шла. Голос направлял меня, продолжая призывать. На пути я никого не встретила, а магическая защита академии пропустила меня без труда. Главный корпус Зимней стужи, погружённый во мрак, встретил меня тишиной. Я даже умудрилась пройти незамеченной мимо стражи.
Мои шаги гулко раздавались в пустых коридорах корпуса. Лестницу преодолела быстро, свернула в нужный поворот и оказалась у дверей библиотеки. В нерешительности застыла, словно чувствуя что-то и внутренне сопротивляясь, но голос был сильнее. Он звучал громче, в нём появились властные нотки.
В обычное время двери библиотеки закрыты даже для меня, но сейчас, когда мистер Бастири её не покидает, я смогла войти без препятствий.
Стоило сделать шаг внутрь, как я очутилась словно в коконе. Воздух стал горячим, обжигал нос и лёгкие, когда я вдыхала глубже. Я брела между стеллажами с книгами и думала лишь о голосе в голове. Как освободить того, кто зовёт меня, как его спасти.
Мистер Бастири, бледный и измождённый крепко спал в своём глубоком кресле, а фолиант покоился на его коленях. Как только я перешагнула порог маленькой комнаты, книга вспыхнула, задрожала и беспокойно заметалась. Такого я ещё никогда не видела.
— Выпусти! — прогремел голос в моей голове.
Он ужаснул, заставил отскочить назад, но, когда испуг прошёл, сопротивляться зову я не смогла. Ноги сами несли меня обратно к фолианту. Я чётко осознавала, что делаю, но тело не подчинялось.
— Ми…мистер Бастири, — позвала каким-то не своим голосом.
Я вложила в него мольбу, очень надеясь на то, что библиотекарь проснётся и остановит меня. Но здоровье мистера Бастири было настолько слабым, что даже слух, видимо, стал его подводить.