Ловушка под омелой

Мирошник Ксения Викторовна

— Что ещё там написано? — оторвавшись от наставницы, спросила я.

— Ивию обвинили во всём, считая, что она наложила какое-то заклятье и стала виновницей гибели целой семьи. А вот мне думается, что девушка просто не смогла вынести собственных страданий и прокляла союз твоих родителей.

— Как Омелия, — прошептала я.

— Да, но Ивия продержалась дольше, — с горьким вздохом произнёс мистер Бастири.

— Но как же так? — воскликнула я. — Почему такая несправедливость? Она должна была соединять чужие влюблённые сердца, а сама оставаться несчастной?

—

К сожалению, у всего есть своя цена, Хлоя, — сказала миссис Патчис. — И за это вот чудо, дарованное омелой, платить придётся дорого.

«Лидия», — тут же вспомнила я. Неужели и меня настигнет та же участь? И мне уготовано смотреть на любимого издалека? В голове вновь появился гул, он мешал думать ясно, перед глазами поплыло.

— Хлоя! Хлоя! — звала меня миссис Патчис, а я слышала, но не слушала. — Хлоя, всё образуется. Мы справимся. У нас есть одно, но очень весомое преимущество — мы знаем, что происходит! А значит всё наладится.

— Прежде всего нам следует разобраться в том, зачем же наследники владыки так откровенно лгали? Зачем переврали историю Ивии? — чуть повысил голос мистер Бастири. Ему и без того говорить было трудно, а теперь он казался ещё бледнее. — Переключитесь на это, мисс Блэр. Сейчас этот вопрос гораздо важнее. Давайте поищем, что ещё у Эндрюса было в записях. Может где-то есть ещё упоминания о вашей семье? Нужно узнать, как же все трое погибли? А для этого принесите мне, пожалуйста, следующую книгу.

Словно во сне, я вернулась в тайную комнату и тем же путём, что и раньше, добыла новые писания магистра Дейли. И снова пришлось ждать пока мистер Бастири расшифрует летописи своего друга.

— Здесь совсем немного сказано о том, как семьи пережили потери. Матушка Маркуса скорбела о сыне и невестке, которая была беременна. О судьбе ребёнка не сказано ни единого слова. То ли мой друг забыл об этом упомянуть, что странно, ведь он бы не успокоился пока не выяснил всё, то ли он нарочно ничего не записал, что тоже очень странно. А ещё Эндрюс пишет о нынешнем владыке Огненных островов, который безмерно любил младшую сестру и горевал очень сильно. В то время он часто бывал в Эскопе.

— Какая трагедия, — вздохнула миссис Патчис.

— В совете эту тему быстро закрыли, чтобы она не распространилась и не бросила тень на магическое сообщество, — продолжил читать мистер Бастири. — А потом предпочли не вспоминать.

— Как удобно, — вырвалось у меня. — Люди погибли! Целая семья! А они решили не вспоминать!

— Спокойнее, Хлоя, — предостерегла меня миссис Патчис.

— Теперь я понимаю гнев наследников! Совет вовсе не такой, каким хочет казаться!

— Хлоя! — возмутилась наставница.

Гнев захлёстывал меня, лишал разума, сжигал горюющее сердце. Я ощущала, что кожа вновь начала пылать.

— Мисс Блэр, — обратился ко мне мистер Бастири, — вы достаточно взрослая, чтобы понимать, что в совете сидят такие же люди, как и мы с вами. Им присущи все те же качества, что и другим, а также желания и слабости. Никому не хочется выглядеть нелицеприятно…

— Кажется я начинаю понимать, зачем наследники вынудили Хлою обратиться к архивным записям, — прошептала миссис Патчис, прерывая библиотекаря. — Им нужны были её чувства. Посмотрите, Дрогг, она пылает гневом и сейчас крайне уязвима.

Миссис Патчис была права, внутри у меня разрасталась ярость: вездесущая, неуёмная, жадная. Она заполонила всё, вытесняя здравый смысл и увеличивая мою боль. Руки дрожали и даже зубы застучали от того, как я была зла на несправедливость жизни и на чёрствость совета. Мою ярость питали боль, обида и страх.

— Уходи скорее, Хлоя! — велела миссис Патчис. — Ты не совладаешь с собой и тогда не миновать беды! Выходи из библиотеки, сейчас же!

Чувства кипели, бурлили, растекались огненной лавой по телу. Сквозь пелену гнева я всё же сумела осознать правоту опасений наставницы и поэтому бросилась прочь из библиотеки. Я бежала, не разбирая дороги, бежала долго, пока не оказалась на улице. Серебристый искрящийся снег заставил прищуриться, а мороз немного остудил меня. Я пыталась думать о чём угодно, но только не о родителях.

— Дрей! — произнесла непослушными губами.

Я томилась, отчаянно желая найти поддержку в его глазах. Мне хотелось рассказать всё Андреасу немедленно. Я точно знала, что он найдёт нужные слова, чтобы усмирить мою злость. Не особенно надеясь на успех, я направилась к площади, где в последний раз видела Андреаса. Обошла ёлку, но так и не увидев Дрея, решила продолжить поиски на площадке для тренировок стражи. Обогнув здание, я дошла до нужного места и застыла, как вкопанная. На площадке было несколько стражей, которые занимались своими делами, за ними без всякого интереса наблюдал Джерс. Но не это заставило меня замереть.

Чуть поодаль, почти у входа, стояли Андреас и Лидия. Они о чём-то говорили. А точнее, говорила Лидия. В её глазах было столько боли, что даже моё сердце дрогнуло. Она пыталась поймать взгляд Дрея, но тот будто нарочно смотрел на свою обувь. Несмотря на то, что голова его была опущена, я всё же рассмотрела его лицо. Он хмурился, его тоже одолевали глубокие чувства. Лидия что-то сказала, и Андреас резко вскинул голову. Его глаза пылали. И вдруг, я отчётливо расслышала торопливый стук. Ту-тук, тук-тук, тук-тук…Он становился громче, оглушая меня. Вслед за ним, моё сердце участилось. А тем временем Лидия приложила руку к груди, с отчаянием заглядывая в лицо Дрея. Он кивнул, и девушка тут же обняла его.

Я почувствовала, как её сердце наполнилось безмерной любовью, оно ликовало и восторженно колотилось в груди. Этот звук разбил все мои надежды. Боль: сокрушающая, безграничная, взорвалась внутри меня. Мне казалось я чувствовала, как кровоточит моё сердце, пока я смотрела, как они обнимаются.

— Дрей, — сорвалось с губ, а потом горячие слёзы хлынули из глаз.

Будто услышав, Андреас поднял глаза и будто испугался. Он отодвинулся от Лидии и шагнул ко мне. Я отступила, понимая, что вот-вот моя боль прорвётся наружу. Значит, Виннес был прав. Дрей приехал сюда ради Лидии. Хотелось кричать и бить себя в грудь, прямо над сердцем, чтобы хоть как-то заглушить боль.