Ловушка страсти
Шрифт:
— Что вы намеревались сделать? Соблазнить меня и бросить? «Ха-ха, смотри, Йен Эверси, я обесчестил твою сестру так же, как ты обесчестил мою невесту».
Женевьева могла поклясться, что этот чертов герцог с трудом сдерживал улыбку.
— Обесчестил?
Она свирепо посмотрела на него.
— Что ж, если вы так говорите… — мрачно продолжил он.
Сейчас ее дразнить было опасно.
Казалось, Женевьева должна была испытывать шок, негодование и ярость. Она должна была гневно посмотреть на него и убежать прочь,
Но вместо этого ей ужасно хотелось поступить как-то иначе, например, улыбнуться.
Герцог заметил ее нерешительность и не преминул ею воспользоваться.
— Это сработало бы?
Женевьева вздохнула.
— Возможно, если бы я оказалась более сговорчивой, — заверила она его. — И меньше любила Гарри. В конце концов, вы ведь герцог.
— А это впечатляет, — договорил он. — Да, вы не очень-то шли мне навстречу. Наоборот, пытались соблазнить меня другими молодыми дамами. Должен сказать, Оливия произвела на меня впечатление. Вы умеете нарисовать притягательный портрет человека, и я был почти убежден.
— Ничего подобного.
Герцог снова рассмеялся — низкий, мужской смех.
Женевьева заметила, что Гарри повернулся к ним. Он прикрыл глаза рукой, выронил клюшку для гольфа, и стоявшие рядом девушки рассмеялись.
— Что ж, мы пришли к выводу, что месть, которую вы планировали, не сработает, — твердо сказала она своему странному новому другу. — Теперь вы захотите застрелить Йена? Я этого не позволю.
— Не позволите? Закроете его свои телом? Было бы очень жаль. И вы уверены, что не желаете, чтобы я скомпрометировал, обесчестил и бросил вас?
При других обстоятельствах подобный вопрос ни за чтобы не вызвал у Женевьевы улыбку. Её мать внушила ей ужас к таким словам, за каждым из которых крылось глубокое значение и своя история.
Но она все же улыбнулась.
И тоже предстала в новом свете.
Герцог улыбнулся в ответ, словно этот разговор доставлял ему небывалое удовольствие.
Какая странная беседа! Совсем недавно они поставили все с ног на голову. Не важно, было ли разбито его сердце или только уязвлена гордость. И все же…
Тут у Женевьевы мелькнула новая мысль.
— А вы бы действительно все это сделали? — Ей не хотелось повторять слова «компрометировать», «соблазнять» и «бросать». — Конечно, это невозможно. Я просто хочу знать.
Герцог перестал улыбаться, отвернулся и принялся лениво обрывать маленькие ромашки, которым угораздило вырасти поблизости.
— Не следует задавать такие вопросы, на которые в глубине души вы не хотели бы получить честный ответ.
Герцог взглянул ей прямо в глаза без тени улыбки, с горестным выражением признания, словно предупреждая не забывать о том, кто он.
— Но я вам нравлюсь, — с укором произнесла Женевьева.
— Вздор! Вы слишком умны. А от этого одни неприятности. Я и минуты не мог бы прожить спокойно, зная, что вы видите меня насквозь.
Женевьева весело рассмеялась — ее смех такой живой и задорный.
Гарри тут же обернулся к ним. Конечно, он знал ее смех и всегда лучше других мог заставить ее рассмеяться. Он прикрыл глаза рукой, выпрямился и внимательно посмотрел на Женевьеву и герцога.
И тут герцог быстро произнес небрежным тоном:
— Не отворачивайтесь. Не смотрите на него. Делайте, что я говорю, а потом наблюдайте.
— Что…
— Тихо!
В голосе герцога звучала уверенность, и Женевьева подчинилась.
Он подался вперед и снова легко коснулся двумя пальцами ее руки. Нежно погладил и чуть придавил к траве ладонь, словно присевшую отдохнуть бабочку.
Гарри внимательно перевел глаза с герцога на руку Женевьевы, будто его дергали за невидимую ниточку, застыл на месте и смотрел не отрываясь. Если бы Гарри был животным, его шерсть встала бы дыбом от ярости.
И в следующий момент он нахмурился. В этом не было никакого сомнения.
Женевьева затаила дыхание. Она послушно старалась не смотреть на Гарри и смотрела на землю. Успела заметить золотой перстень с печаткой на пальце герцога, его длинную элегантную руку, безупречно ухоженную, на которой, однако, выделялись вены, словно он всю жизнь занимался тяжелым трудом. На запястье вились темные волоски, которые были так близко, что если бы она пожелала, то могла бы их коснуться. Его рука казалась очень смуглой на фоне ее светлой руки, потому что Женевьева берегла кожу от солнца. Герцог мог бы накрыть ладонью всю ее руку, защитить, сломать, успокоить или заставить покориться.
Странно, как рука, которой касался герцог, внезапно стала центром притяжения для трех человек.
— У вас непозволительно нежная рука, мисс Эверси, — пробормотал он.
И убрал пальцы.
Ее глаза расширились. Она не могла поднять голову.
Женевьева была потрясена этим сказанным украдкой комплиментом, слова герцога медленно проникали в ее кровь, словно выпитый бокал хереса. Она взглянула на него, недовольно нахмурилась и коротко выдохнула, чтобы успокоиться.
Место, которого он коснулся, стало особым. Словно он извлек из камня меч, а не просто убрал пальцы.
Наконец Женевьева подняла голову и посмотрела на герцога.
И он тоже предстал в новом свете.
— А теперь смейтесь, — прошептал он. — Будьте убедительны, И ради Бога, не смотрите на него. Смотрите на меня. Смейтесь же, смейтесь! — прошипел он, потому что Женевьева никак не могла отвести от него зачарованного взгляда.
Она откинула голову:
— Ха-ха-ха!
Герцог закатил глаза.
— Красивые зубы, — сухо заметил он. — Вам повезло родиться в богатой семье, иначе, попытавшись играть на сцене, вы умерли бы с голоду. А теперь смейтесь и смотрите на меня.