Ловушка страсти
Шрифт:
Женевьева продолжала неотрывно смотреть на зеленую лужайку, на крикетную клюшку брата, подумывая о том, для чего еще ее можно использовать. Йен показывал Гарри удар. Конечно же, он рассчитывал на восхищение Оливий и Миллисент.
Можно подумать, им было до него какое-то дело. «На что мы только не идем ради мужчин», — подумала Женевьева.
Она молчала. Она могла просто ничего не отвечать герцогу.
— Сюда?
Герцог длинным пальцем коснулся ее руки, опирающейся на траву.
Женевьева отдернула руку, сжала пальцы
— Если вам так угодно, лорд Монкрйфф.
Ее смущение и гнев не остановили герцога. Он чуть приподнял брови, спокойно ожидая продолжения с поистине дьявольским терпением. У него были темные бездонные глаза, лучи света отражались в них, как на блестящих мысках его сапог. Глаза, словно два озера, глядя на которые не знаешь, удастся ли благополучно перейти их вброд или стоит сделать пару шагов и тебя затянет трясина. У Женевьевы появилось странное ощущение, что эти глаза смогут поглотить все и отразить с равной иронией: гневный взгляд и улыбку, трагическое и веселое. Но было в них что-то такое… Женевьева боролась с желанием войти в эту воду хотя бы чуть-чуть. Она уже поддалась этому искушению, когда он специально вчера заговорил о Венере и Марсе. Герцог был прав. Он был честен, и ей это понравилось. Он был безжалостен, и она этим восхищалась. Она почти ненавидела его, но ей не было с ним скучно.
Никто другой прежде так не говорил с ней, а значит, никто и не видел ее в таком свете.
— Что ж, очень хорошо. Да, он поцеловал мне руку. В этом ведь нет ничего дурного?
— Полагаю, все зависит от его намерения, обстоятельств и той степени, в которой этот поцелуй доставил вам удовольствие.
— Это был прекрасный поцелуй, — прошептала Женевьева.
— Уверен. — Опять этот чертов герцог смеялся над ней! — Настоящий мужчина поцеловал бы вас в губы, мисс Эверси. Не важно, джентльмен он или нет. А у вас очень красивые губы.
Он произнес эти слова таким тоном, словно комментировал игру Гарри в крикет.
Раскрыв рот от изумления, Женевьева молча смотрела на него.
«Красивые губы…»
Проклятый герцог снова разжег в ней любопытство.
Она чуть было не коснулась своих губ, но вовремя отдернула руку, однако потом все же незаметно дотронулась до них.
Ее губы были мягкими, бледно-розовыми, изящной формы.
Что в них красивого?
В лексиконе Женевьевы не было слов для подобного разговора. Она не знала, как отвечать на комплименты герцога. Они были очень взрослыми, и он говорил их с таким видом, словно ожидал, что она знает ответ.
Но она не знала. Беседа с ним напомнила ей о том, как она впервые попробовала кофе. Горький черный заморский напиток, который с каждым глотком становился все приятнее, приобретал более богатый и сложный вкус.
Герцог небрежно снял пальто, аккуратно свернул его и положил на траву. Налетел ветер, поиграл его волосами, чуть разметал их в стороны, словно радуясь, что может испортить герцогу прическу.
Он оперся на руки, лениво повернулся к Женевьеве, вздохнул с почти страдальческим видом.
— Настоящий поцелуй перевернет все в вашей душе, мисс Эверси. Он коснется ваших самых потаенных уголков, о существовании которых вы и не подозревали, воспламенит вас так, что все ваше существо охватит невыносимая, неукротимая жажда. Он… Минуточку, я хотел бы объяснить вам получше. — Он с задумчивым видом откинул голову назад, словно представляя себе этот поцелуй и желая в подробностях передать каждую деталь. — Он пронзит вас, словно нож, и вы испытаете немыслимое удовольствие, почти похожее на боль.
Он помедлил, наблюдая за ее лицом, давая ей возможность осознать сказанное.
Ее губы приоткрылись. Дыхание стало учащенным. Она не могла отвести от него взгляда. Его глаза и голос завораживали, ей казалось, будто он обхватил ладонями ее лицо. И когда он произнес эти слова, в ее душе словно прозвучало дальнее эхо, похожее на давно забытый сон, и все ее чувства пробудились.
Она вспомнила о Марсе, готовившемся «ублажить», как он выразился, Венеру на картине Веронезе.
Ей следовало бы остановить его.
— И что же дальше? — прошептала она.
— Этот поцелуй заставит вас сражаться за контроль над вашими эмоциями и волей. Вы захотите делать такое, о чем прежде и помыслить не могли, но в тот момент все эти поступки станут совершенно естественными. И он возвестит или по крайней мере пообещает самое невероятное физическое наслаждение, которое вы когда-либо познали, и неважно, будет ли это обещание выполнено. Воспоминание об этом поцелуе, — герцог сделал эффектную паузу, — будет преследовать вас всю жизнь.
Женевьева молчала, словно в ожидании последних нот этой яростной нестройной симфонии.
«Самое невероятное физическое наслаждение…»
Эхо этих слов звучало у нее в душе. Как будто ее тело хранило древнюю память о них, а теперь, вспомнив, страстно желало познать.
Ей надо было уйти и не оглянуться.
— Ну а у вас был такой поцелуй? Или вы только о нем мечтаете?
Ее голос звучал тихо и глуховато.
Герцог мгновение не отвечал, а потом улыбнулся слабой довольной улыбкой.
У Женевьевы сложилось странное впечатление, будто она прошла испытание и снова удивила его.
— Предоставлю это вашему воображению, мисс Эверси. Я лелею свои тайны.
Она хмыкнула, но, несомненно, была потрясена.
Гарри с усилием пытался удержать крикетную клюшку в ладони. Странно, как весь его вид не вязался с этой беседой.
«Знает ли Гарри о таких поцелуях? Приходят ли ему в голову подобные мысли? Понимает ли он, что сделало со мной одно лишь легкое прикосновение его губ к моей руке? Понимает ли, какие мечты оно породило? Неужели другие женщины тоже думают об этом? Поцеловал бы настоящий мужчина мои губы?»